– Впрочем, господа, это все так, лирика, житейские
наблюдения и домашняя философия. Гораздо любопытнее, господа, то, что мы с вами
сейчас сидим, разговариваем, пьем хорошее вино, а между тем один из нас…
Поручик не закончил своей фразы. Он резко побледнел, вскочил во весь рост,
схватился рукой за горло, будто пытаясь распустить несуществующий туго
завязанный галстук, – и тут же, сдавленно захрипев, рухнул на пол.
Юлия Львовна ахнула. Все присутствующие повскакивали со
своих мест.
Сильверсван в два огромных шага подошел к Стасскому,
опустился на колено, прижал ухо к его груди. Все замерли, и в наступившей
тишине стало слышно, как царапается в оконное стекло ветка старого ореха,
словно вековое дерево просится в дом, в тепло.
Сильверсван поднял посеревшее лицо и громко сказал:
– Господа, кажется он мертв!
Юлия Львовна поспешно приблизилась, присела по другую
сторону от тела, взяла безвольно обвисшую руку, поискала пульс. Затем достала
маленькое зеркальце и поднесла его к мертвенно-бледным губам Стасского.
Зеркальце не замутилось.
– Да, господа, – подтвердила она, – поручик
Стасский мертв.
– Вы уверены? – почему-то шепотом спросил Борис.
– Да, конечно. За последнее время я видела множество
покойников, к тому же обладаю некоторыми медицинскими познаниями. Он умер, и
судя по внезапности наступления смерти и синим губам, это разрыв сердца.
– Не может быть! – растерянно вскрикнул
Колзаков. – Он был таким здоровым человеком.
«Удивительно, – подумал Борис, – кажется, всегда,
кто бы ни умер, найдется человек, который скажет такую фразу».
Впрочем, он тут же устыдился этой мысли.
Глава 3
Борис долго не мог заснуть. Не то чтобы на него сильно
повлияла смерть Стасского, нет, за последние годы он видел достаточно смертей,
но все случилось так неожиданно… В комнате было душно, к тому же Колзаков во
сне всхрапывал через неравные промежутки времени, и Борис каждый раз
вздрагивал. Он вспомнил, как странно Стасский заваливался на бок перед тем, как
упасть, какими синими были его губы, и поежился. Отвратительная смерть! И
отчего это у здорового молодого мужчины может быть разрыв сердца? С одной
стороны, смерть Стасского была внезапна, а с другой – Борис сам не далее как
сегодня днем подумал, что Стасский как будто специально нарывается на
неприятности и что долго такое состояние продолжаться не может. Вот как все
разрешилось… Борис готов был поклясться, что никто из присутствующих сегодня
вечером при смерти Стасского не пожалел о нем нисколько.
Неприятный был человек. Так что нечего о нем думать, надо
спать.
Но сон не шел. Тогда Борис решил выйти прогуляться.
На дворе было тихо и свежо, так что Борис поеживался в
незастегнутом френче. Он закурил папиросу и обошел дом, стремясь укрыться от
ветра. Окно маленькой комнатки, где расположилась Юлия Львовна, было открыто.
Борис видел в темноте только огонек папиросы и понял, что Юлия Львовна тоже не
спит. Он остановился было в раздумье, но она уже услыхала шаги и окликнула его:
– Не спится?
Голос ее в темноте звучал удивительно и таинственно Он
помедлил долю секунды и шагнул к смутно видимой фигуре в обрамлении оконной
рамы, зная, что теперь уже от нее не уйдет.
– Как ни глупо это звучит, но мне захотелось посмотреть
на звезды, – усмехнулась Юлия Львовна.
«На самом деле она ждала меня», – подумал Борис и
удивился своему спокойствию.
Она как будто прочитала его мысли, потому что выбросила
папиросу и сказала сердито:
– Вообще-то звезды здесь совершенно ни при чем!
Борис присел на низкий подоконник, Женщина положила руку ему
на плечо. Они помолчали некоторое время, привыкая к близости друг друга, потом
Борис, не чувствуя ни малейшей неловкости, перекинул ноги внутрь и очутился в
комнате.
Юлия Львовна затворила окно и зажгла стоявшую на столе
керосиновую лампу.
– Вы хотите меня о чем-то спросить, Борис
Андреич? – Голос ее был абсолютно спокоен.
Он схватил горящую лампу и поднес к ее лицу. В глазах ее не
было больше того темного огня, так недобро светившегося во время сегодняшнего
вечера. В глазах ее был призыв и еще что-то, чему он затруднился дать название.
– Зачем? – пробормотал он. – Зачем все это
здесь, после случившегося… – Я объясню потом, – шепнула она, – и
ты все поймешь.
Руки его задрожали, губы пересохли. Он держал в объятиях
стройное легкое тело, тонкие руки ее лежали у него на плечах. Она приникла к
его губам, и он забыл про все на свете.
Но черный холод, заползший в его душу в проклятой
Новороссийской бухте, не хотел уступать.
«Можно жить и так, – шептал в ухо Борису противный
голос. – Никого не любить и спать с женщинами, когда представится случай.
Они все одинаковы, какая разница? И эта сегодня, она сама захотела, сама тебя
позвала, так почему не воспользоваться случаем? Ты здоров и крепок, плоть
требует свое, а что ты не испытываешь к ней никаких чувств, так, может, ей это
и не нужно?»
Усилием воли Борис вырвался из обволакивающего плена.
– Я так не могу, – бормотал он.
– Я знаю, – она ничуть не обиделась, – я все
понимаю и помогу тебе.
И снова тонкие руки обняли его сильносильно, и губы ее
шептали что-то неразборчиво. Борис почувствовал, что снова опускается ко дну
моря, и ледяная вода сдавила тело, и черное облако поднимается ему навстречу из
глубины. Но что-то сильное и теплое поддержало его, потянуло вверх и заставило
отступить черное облако. И в этот раз оно не успело заползти Борису в сердце.
– Ты колдунья, – шептал он в забытьи.
Не отвечая, она улыбалась в темноте.
Когда Борис очнулся, то с удивлением заметил, что
рассветает. Он погладил отрастающие волосы Юлии, которые ложились на щеку и
затылок темными завитками.
– Тиф?
– Ну да, полгода назад, сейчас волосы уже отросли. Ты
проснулся?
– Я не спал, а грезил, – улыбнулся он.
– Я хотела тебе объяснить… – Зачем, я все
понял… – Нет, послушай. За эти годы передо мной проходило множество людей,
в основном раненых и умирающих. Когда видишь смерть постоянно, перестаешь
воспринимать ее со страхом. Даже приходит какое-то равнодушие. Но я научилась
видеть смерть заранее, то есть могу определить, умрет человек вскоре или нет.
– Что ты такое говоришь? – Борис приподнялся на
локте и заглянул ей в глаза. – Ты не шутишь?
– Не бойся, послушай меня. Речь не идет о
тяжелораненых, умирающих, тут всякая медсестра с уверенностью сможет сказать,
доживет этот человек до утра или нет. И редко кто ошибается. Я же имею в виду
совсем другое. Что-то такое в глазах, в том, как человек ходит, поворачивает
голову и говорит. В общем, этого я объяснить не могу, но точно скажу тебе, что
вижу некую отметину, которую смерть ставит на свою будущую жертву. Не
обязательно это случится на следующий день или через неделю, но… – Но ведь
все люди когда-нибудь умрут! – Бориса пугал этот разговор.