Часть первая. Севастополь
Поезд, и без того еле тащившийся, испустил тоскливый
протяжный гудок и встал. Бородатый казак, дремавший у двери купе, открыл глаза
и потянулся за прислоненным к стене карабином.
Бледная девушка в беличьей шубке и каракулевой шапочке
прижалась лицом к стеклу, но за окном ничего не было видно, кроме глухой
непроглядной ночи.
Девушка поправила выбившуюся из-под шапочки пепельную прядь
и обернулась:
– Анна Павловна, что это? Кажется, там стреляют!
Анна Павловна, унылая дама средних лет, нервно передернула
плечами и сказала низким простуженным голосом:
– Не знаю, ваше высочество. Генерал клялся, что на этой
дороге спокойно, но кому сейчас можно верить! О Боже, кажется я сойду с ума!
Степан, посмотри, что там происходит. – Дама повернулась к казаку, но не
успел он подняться, она передумала и воскликнула:
– Нет, нет, не уходи! Не оставляй нас одних! Если ты
уйдешь, я сойду с ума!
Девушка чуть заметно поморщилась и произнесла усталым
голосом:
– Анна Павловна, голубушка, если вы так упорно желаете
сойти с ума, подождите хотя бы до Ливадии, а там – будьте любезны, сходите. А
то, если вы сделаете это в дороге, ко всем нашим неприятностям… Закончить фразу
ей не удалось. Дверь купе откатилась, и на пороге возникла одна из тех страшных
личностей, которых в неисчислимом множестве произвела на свет Гражданская
война. Небритый человек с рассеченным косым шрамом опухшим лицом, украшенным к
тому же сифилитическим провалом на месте носа, облаченный в перепоясанную пулеметной
лентой барскую шубу, разодранную и простреленную во многих местах, оглядел купе
и гнусаво протянул:
– И-и-их! Буржуйская лавочка! Сразу видать – белая
кость, твою так и разэтак! Едут втроем, как графья. А ну, выкладай вещички,
икспро… прияцию делать будем!
Бородатый казак, неожиданно взревев, бросился на бандита с
кинжалом, но безносый урод чуть повернулся к нему, сквозь шубу страшно
шарахнуло огнем, оглушительно грохнуло, и казак с огромной клокочущей дырой в
груди рухнул прямо на колени истошно завизжавшей Анны Павловны.
Безносый вытащил из-за пазухи свое чудовищное оружие –
обрубок винтовки с отпиленным стволом и прикладом – и осклабился:
– И-и-их! Так и разэтак! Ты что, шкура, думаешь,
Махрюту возьмешь за рубль за двадцать? Ша! А ты чего визжишь, кляча? –
уставился он на заходившуюся криком Анну Павловну. – Думаешь, Махрюта до
твоего крику сильно интересуется?
Ша! Сказано тебе – выкладай вещички!
Бандит пыхнул на старую деву дикими горящими глазами, как
выползающий из туннеля паровоз, и так страшно клацнул зубами, что Анна Павловна
мгновенно замолчала и уставилась на Махрюту, как дрожащий кролик на
приподнявшуюся для броска ядовитую змею.
– Ну и чего ж ты так смотришь, кляча белая, –
прогнусил Махрюта, стаскивая на пол купе как мучной куль мертвого казака и
протягивая к своей жертве грязную волосатую лапу, – или я тебе непонятно
сказал? Может, ты только по-французски понимаешь? Сказано же – вещи выкладай!
Или я об них должен свои трудовые руки пачкать!
Анна Павловна только тряслась и пыталась что-то сказать, но
язык ей не повиновался.
– Ох и утомила ты меня! – Махрюта снова клацнул
зубами и неожиданно ударил несчастную кулаком в висок.
Голова Анны Павловны откинулась в сторону и застыла под
недопустимым углом к туловищу, как у сломанной куклы. Девушка у окна тихо
ахнула и вжалась в стенку. Бандит повернулся к ней и осклабился:
– Ты, мамзеля, не боись! Я тебя не забижу! Ты Махрюту
по-хорошему полюбишь, и Махрюта тебя не тронет… По коридору протопали быстрые
шаги многих ног. В дверь купе заглянула какая-то зверообразная физиономия,
бросила неожиданно высоким голосом:
– Махрюта, кончай здесь, казаки валят!
– Чичас, – отмахнулся Махрюта и снова повернулся к
девушке:
– Видишь, мамзеля, спешить надо, а то не успеем мы с
тобой.
– Лучше убей, – твердо произнесла девушка, бледнея
больше прежнего.
– Это запросто, – произнес Махрюта, хватаясь за
воротник беличьей шубки, – это мы завсегда с нашим удовольствием, только
сперва ты меня полюбишь… С этими словами он рванул шубку. Девушка пыталась
защищаться, но силы были явно неравны. Махрюта разорвал воротник скромного
темно-зеленого платья… и вдруг увидел спрятанный под платьем на груди своей
жертвы мешочек из мягкой синей замши. Мысли бандита мгновенно изменили свое
направление:
– И-и-их! Вот оно что! Золотишко от Махрюты припрятать
хотела, так твою и разэтак!
Он разорвал шнурок, на котором висел мешочек, и потянул
завязки. Изнутри полилось такое сверкание, что бандит, кажется, даже посветлел
лицом.
– И-и-их! – произнес он умиротворенно. – Вот
ведь так твою… Закончить он не успел. Неподалеку шарахнуло несколько выстрелов,
по коридору прогрохотали сапоги, от двери полыхнуло, и вслед за выстрелом на
пороге возник человек в белом полушубке с погонами.
Махрюта немного подумал и рухнул на пол мертвым, отбросив в
сторону руку с синим мешочком.
– Прапорщик Макаров! – представился человек в
полушубке, разглядев бледную пассажирку. – Вы не пострадали?
– Слава Богу, – девушка опустилась на сиденье, и
ее забила крупная дрожь, – слава Богу! Он убил Степана и Анну Павловну, а
меня он хотел… он хотел… слава Богу, что вы успели, прапорщик! Кто это был –
бандиты? Зеленые?
– Бандиты, – невнимательно ответил прапорщик. Его
взгляд был прикован к синему замшевому мешочку. Прапорщик наклонился, поднял
мешочек и заглянул в него.
– Это – ваше? – спросил он, подняв на девушку
печальный взгляд маленьких близко посаженных глаз.
– Да, а что? – В голосе девушки снова прозвучал
испуг: взгляд прапорщика ей очень не понравился.
– Да нет, ничего… – Макаров быстро, воровато
выглянул в коридор, затем торопливым, стеснительным движением поднял пистолет и
выстрелил в бледную пассажирку.
Глава 1
Серое небо, серое море, штурмовыми отрядами свинцовых волн
накатывающееся на мол, серый город Новороссийск, цементный завод, огромный
порт. Город сер от пропитавшего все вокруг цемента, сер от тысяч солдатских
шинелей.
Здесь, в Новороссийске, в марте двадцатого, закончилось
отступление Добровольческой армии.
Победоносная летом и ранней осенью девятнадцатого года,
занявшая Курск, Орел, едва не дошедшая до Москвы, утратившая в бесконечном
отступлении по зимним степям, по непролазной кубанской грязи тысячи солдат и
офицеров, тысячи лошадей, сотни орудий, утратившая боевой дух и веру в победу,
потерявшая надежду армия пришла в страшный город Новороссийск, чтобы
погрузиться на корабли и переправиться в Крым, удерживаемый против десятикратно
превосходящих сил противника Крымским корпусом генерала Слащова. Остальная
Россия была потеряна навсегда.