Гость отпрыгнул и развернулся, переводя маузер в сторону
второго противника, но трактирщик уже, бешено вращая глазами, опускал на него
огромный мясницкий топор. Несчастный не успел ни выстрелить, ни увернуться,
только немного отстранился, и широкое лезвие топора, скользнув по каракулю
папахи, глубоко рассекло плечо, едва не начисто отрубив правую руку.
– Ах ты, профитроля… – приговорил трактирщик,
снова поднимая топор, – врешь, не уйдешь, куда ж ты без руки… Кровь из
разрубленного плеча пульсирующим потоком хлынула на белый полушубок. Раненый
закачался, глаза его затянуло смертной поволокой, но трактирщик, не
останавливаясь на полпути, снова опустил топор, с отвратительным треском
раздвоив череп, и радостно примолвил:
– Ух, пустим кровушку на волюшку!..
Безжизненное тело мешком грянулось на грязный пол трактира.
Трактирщик оглянулся на человека в бурке и с суетливой
озабоченностью в голосе сказал:
– Сейчас. Приберем тут маленько… а то кровь, грязь,
мало ли кто зайдет… Он притащил рогожу, закатал в нее труп, подтер краем этой
же рогожи кровавые сгустки с пола. Подхватив ужасный сверток, взвалил его как
пушинку на плечо и пошел к выходу.
– Давай помогу тебе, – человек в бурке шагнул
следом, – куда ты его понесешь? Не увидит ли кто?
– Да здесь об эту пору никого не бывает, –
усмехнулся трактирщик, – да и то подумают – мало ли что несу?
Вдвоем вышли они из трактира. На улице и впрямь не было ни
души – узкая грязная улочка заканчивалась возле трактира и далее переходила в
почти непроходимую тропку между двух возвышенностей, скорее напоминающую глухой
овраг. Трактирщик легко шагал этой тропой, как перышко неся свою страшную ношу,
человек в бурке едва поспевал следом.
Неподалеку от трактира тропа вывела их к широкому ручью с
большой черной полыньей. Трактирщик размахнулся и сбросил сверток в быструю
ледяную воду.
– Тут тебе самое и место, – проговорил он с кривой
разбойничьей ухмылкой.
– И тебе, – лаконично добавил человек в бурке,
выстрелив в затылок своему дюжему спутнику.
Трактирщик изумленно обернулся к убийце, хотел ему что-то
сказать, но пуля снесла ему всю нижнюю челюсть и превратила лицо в кровавое
месиво. Выпустив фонтан темной густой крови, трактирщик тяжело покачнулся,
рухнув в полынью вслед за своей неостывшей еще жертвой.
Человек в бурке спрятал наган за пазуху. Вдруг внимание его
привлек какой-то новый звук. Повернувшись, он увидел, что из-за края горки,
возвышающейся над тропой, выглядывал человек. Наган снова оказался в руке… но
никого уже не было видно, и убийца засомневался даже, не померещилось ли ему
лицо над краем оврага.
* * *
На следующее утро дивизион, в который входила конно-горная
батарея, пошел в сторону порта. Ехали как могли быстро, не глядя по сторонам,
обгоняя повозки с беженцами и пеших людей. Дорога проходила мимо лазарета.
Раненые офицеры на костылях стояли на пороге и умоляли взять их с собой. Борис
сжал зубы и отвернулся. Куда они могли взять беспомощных людей, если сами не
знали, попадут ли на судно.
– Не эвакуировать раненых! Пусть тот, кто это сделал, вечно
горит в аду! – прошипел Алымов сквозь стиснутые зубы.
Борис только выругался, кипя от бессильной злобы. Показалась
пристань.
Молча прошли к последнему пирсу. Они опоздали. Судно
«Аю-Даг» пришло ночью, его уже успели загрузить людьми. На палубе было черно от
народа, громоздились узлы, баулы, какие-то ящики.
Командир дивизиона полковник Никифоров спешился и
скомандовал:
– Распрягай! Лошадей оставляем здесь. Орудия испортить!
Молча сняли с орудий прицелы и замки, прицелы разбили, замки
выбросили в море, чтобы красные не могли воспользоваться брошенными пушками.
– Расседлайте и разнуздайте!. Кто может – пристрелите.
Но седла возьмите с собой, они нам пригодятся.
Этот приказ артиллеристы выполнили с сердечной мукой.
Ездовые, вчерашние крестьяне, со слезами на глазах прощались с упряжными
лошадьми. Борис обнял за шею игреневого Ахилла, тот скосил выразительный карий
глаз и горестно заржал.
Борис расседлал его и подвел к калитке заброшенного сада.
Там пробивалась зеленая травка и был бассейн с водой.
– Оставайся, дружище, отдохни от походов! Уж тебе-то
красные ничего не сделают!
Ахилл упирался и не хотел оставаться, Борис обнял его за шею
и поцеловал в теплую морду, чувствуя, что слезы набегают на глаза. Он терял
верного товарища, который не раз выносил его из боя, спасая жизнь.
С седлами на плечах прошли по пристани к пароходу. На
сходнях стоял матрос с ружьем, а возле две подводы, заполненные ранеными.
Лошадь первой подводы держала под уздцы высокая женщина в белой косынке с
красным крестом и накинутом коротком полушубке.
– Вы должны взять раненых, – монотонно повторяла
сестра, – их нельзя оставлять красным на верную смерть.
– Отойди! – крикнул матрос и вскинул винтовку.
Капитан корабля взял в руки рупор и крикнул в сторону
берега:
– Я больше не могу никого взять! Нет места!
– Господа артиллеристы! – повернулась к ним
сестра, и Борис понял, отчего у нее такой монотонный голос – она еле держалась
на ногах от переутомления. – Господа, сделайте что-нибудь! Нельзя же
бросить здесь, на пристани, беспомощных раненых!
Полковник Никифоров сложил руки рупором и крикнул капитану
парохода голосом, которым перекрывал в бою артиллерийскую канонаду:
– У меня шестьдесят артиллеристов и десять раненых! Вы
их всех возьмете, даже если места нет!
– Невозможно! Судно перевернется!
– Вы нас возьмете! – повторил полковник
решительно. – Если мест нет, сейчас они появятся. Штабс-капитан Алымов!
Алымов снял со спины свой карабин и шагнул в сторону. Тотчас
артиллеристы его батареи подняли свои карабины и встали вокруг Алымова. Вместе
они представляли внушительную силу.
– Даю три минуты на размышление! Потом будем
стрелять! – с холодной яростью выкрикнул Никифоров. – У вас на
пароходе всякая тыловая сволочь, из-за которой мы проиграли войну, вы их
увозите, а солдат, которые проливали свою кровь, оставляете на верную смерть!
Прошла минута, и капитан прокричал:
– Людей возьмем, только без багажа. И подождите
немного. – Он направил рупор в сторону палубы и рявкнул:
– Всем выбросить багаж в море! Передавать осторожно, а
то перевернемся! И никакой паники!
Поднялся крик, ошалевшие штатские цеплялись за свои пожитки,
не понимая, что могут потерять жизнь. Капитан, которому все надоело, крикнул,
что в нарушителей приказа будет стрелять.
Вот завизжал кто-то в пенсне, истерично крича, что не имеют
права отбирать вещи. Растрепанная дама с безумными глазами вцепилась матросу в
лицо, тот охнул. Толпа волной качнулась в сторону, пароход накренился, тот, в
пенсне, вдруг выхватил револьвер, крича уже вовсе что-то несуразное… Но грянул
выстрел, это капитан выполнил свою угрозу. Штатский в пенсне кулем рухнул на
палубу.