Эдда кота Мурзавецкого - читать онлайн книгу. Автор: Галина Щербакова cтр.№ 9

– Спасибо вам, – сказала Вера Николаевна. – Я ведь так испугалась за тебя, – это она дочери. – Идем домой. Мне надо выпить что-нибудь... А вам еще раз спасибо. – И она отвернулась от Андрея Ивановича, как от чужого, случайного человека. Ну, действительно, не звать же его в гости?

Включенное радио говорило, что от взрыва погибла семья Луганских, сам Луганский и дочь, претендентка на первое место в конкурсе красоты. Жена как-то удачно выпала из машины. Поцарапана, побита, но жива. Больше десяти человек, стоявших рядом, получили незначительные ранения и ушибы, у шофера взорванной машины тяжелая черепно-мозговая травма.

Конкурс перенесен на другое, пока еще неизвестное время. Комментатор сказал, что конкурсы красоты стали у нас взрывоопасными мероприятиями. Если всех пострадавших в связи с ними посчитать, то Аня Луганская войдет уже во вторую десятку жертв. Конечно, кроме девушки, не менее привлекательна для убийства фигура ее отца. Олигарх и все такое... Одним словом, искать преступника надо в его ближнем круге. Мудрость истины – избавьте меня от друзей, а от врагов я избавлюсь и сам – национальный способ выживания в «вертикальной» стране.

– Давай попьем чаю, – сказала Татьяна. – Папа свою чашку не вымыл, это на него не похоже.

– Это я не допила, – ответила Вера Николаевна, забирая чашку Андрея Ивановича у дочери.

Она до сих пор не могла прийти в себя. Вот она – живая дочь. Ничего с ней не случилось. Даже завалященького ушиба нет, но как бы и случилось тоже. Близость края жизни. Всего на шаг, на секунду... «Вам сообщат по телефону». Так просто, элементарно. Возьмут и скажут: «Вашу дочь взорвали». Вера Николаевна вскрикнула, и это было достаточно громко.

– Что с тобой, мама? Успокойся ты ради Христа. Как хорошо, что рядом оказался Андрей Иванович. Привел тебя домой. Молодец. А я была в шоке, не знала куда податься. Уже направилась на работу, да вспомнила, что вы рядом. А тебя нет. Я, конечно, не думала, что ты там... С какой стати? Ну, пошла в магазин, мол, подожду... А тут вы идете. У тебя вид... Я забыла, что я вчера сказала, какое у меня задание. Хорошо, что у Варьки именно сегодня случились сердечные дела, а то бы я тоже дала свечку. Она собиралась за мной увязаться.

Вера Николаевна тупо смотрела в чашку чая. «Что такое сердечные дела? Это может быть близко к смерти? Или это в другом измерении и там нет телефонной связи?» Тут-то и раздался телефонный звонок. Трубку взяла Татьяна.

– Она все еще в шоке, – говорила она. – Я так вам благодарна, что вы оказались рядом и привели ее. Сейчас буду вызванивать папу, чтоб он был с ней. Мне ведь надо возвращаться в редакцию. Они ждут от меня подробности взрыва. Я передам ей, что вы звонили. Спасибо вам еще тысячу раз, дорогой Андрей Иванович!

«С кем это она? – думает Вера Николаевна. – Какой-то Андрей Иванович, наверное, со службы».

– Хорошо, что на твоей работе знают наш телефон, – говорит Вера Николаевна, – мало ли что... Все так зыбко... Так ненадежно... Взрыв – и конец.

Она вздрагивает и хватает Татьяну за рукав. Та видит, как мнется ткань в скрюченных материнских пальцах, у нее всегда были хорошие, ухоженные ногти с красивыми вытянутыми лунками. Эти же пальцы и ногти принадлежали старой женщине. Татьяна выдергивала потихоньку рукав, но мать успевала захватывать его снова и снова. Было странное чувство – неприятной жалости. И еще подлая внутренняя мысль: не придуряется ли мать? Все же в порядке. Интеллигентный человек привел домой, дочь живая и здоровая, кто тебе те, что пострадали? Никто и звать никак. «Я гадина, – думает Татьяна. – Люди же! Молодая девчонка... Какое скотство – это время. Время немеренности. Немеренности денег и жестокости. Самодовольства и тупости. И надо всем – немереная власть ничтожеств...»

Она все-таки вытянула рукав и отвела мать на диван.

– Ложись и лежи. Я позвоню папе. Но мне даже сказать ему нечего – ведь все в порядке. С чего ты так распустилась – я без понятия. Мне надо идти. С меня стребуют слезницу. Погибла моя героиня – дочь Луганского.

– Господи! – говорит мать. – Когда же они наконец кончатся, эти Луганские?

– Они только начинаются, – отвечает Татьяна. – Пришло их время.

– Все наше время – их время, – бормочет мать. Она кладет голову на валик дивана. И Татьяна видит тонкую, как бы сломанную на изгибе старую шею. Она берет подушку и подкладывает под голову матери. Ну вот, теперь по-человечески. Мать уже спала или делала вид. На подушке она обрела спокойное лицо, и шея не выглядела отжатым куском ткани.

– Я пошла, – сказала Татьяна.

Она закрыла дверь в комнату и уже из кухни позвонила отцу. Отец все знал и спросил, не лопнули ли от взрыва стекла в кухне.

– Ну, с какой стати? – рассердилась Татьяна. – Можно подумать, что мы рядом.

– Не скажи, – ответил отец. – У нас грохнули во дворе машину, и у соседа внизу вылетела форточка.

– Все в порядке, – ответила Татьяна. – Мне не нравится мама. Она не в адеквате. Очень эмоциональная девушка. Приходи скорей.

Рукав измят. Хорошо бы прогладить, но некогда. Татьяна заворачивает рукава. Из зеркала на нее смотрит напряженная женщина. Подвернутые рукава придают ей деловой вид и как бы оправдывают напряжение. Напряжение – по делу! С тем Татьяна и уходит. Она идет мимо Дворца молодежи. Там все еще суета. Милиция оцепила все пространство, за которым зеваки. Следы крови выглядят вполне естественно и не вызывают дрожи. Кровь – цвет и вкус нашего времени. Она, современная женщина, к тому же журналистка, отмечает, что высохшие пятна крови выглядят на сером асфальте, можно сказать, даже стильно – бордо и металлик. Надо будет выяснить, чьи это цвета – Версаче, Кензо? Но уж, конечно, не старика Диора. Она напишет, что пятна на асфальте были похожи на проступившую сквозь бетон и цемент кровь самой земли. Такой она, кровь, ссочилась.

Думая об этом придуманном слове, Татьяна произносит «ссучилась» и долго не хочет расставаться со словом, но оно ведь будет явно не в масть. Хотя оно самое точное для этого времени. Все ссучилось! Так хорошо помещалось слово во рту и выходило сквозь стиснутые зубы, вызывая легкое посвистывание.

В редакции ей показали еще мокрые фотографии с подписями. И среди них – тот самый мужчина с горем в глазах. Максим Стрельцов. Он обнимал плачущую девчонку, свою дочь, тоже участницу конкурса. Отвечая на какой-то дурий вопрос репортера, девочка сказала: «Никакой приз не стоит жизни». Что тут возразишь?

Вера Николаевна слышала, как уходила дочь. На секунду вернулся этот ужас возможной потери, но он ушел сразу: с Таней все в порядке. Погибли Луганские! Хорошая для смерти фамилия. Луганские должны погибать. Только вот почему? Она не могла вспомнить, какой у нее к ним счет. Да никакого. У нее не было знакомых Луганских, а это странное торжество в ней – это просто реакция на страх за Татьяну. Татьяна – дочь, Луганские ей никто. И вот на этом месте что-то сбоило и не давало покоя.

Вера Николаевна встала. Голова кружилась, коленки дрожали, а тут так некстати телефонный звонок. Аппарат есть у изголовья дивана, но он молчащий, звонит тот, что на кухне. Она берет трубку, ей кажется, что сейчас ей все разъяснят. Иначе в звонке нет смысла.