Пушкин и его современники - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Тынянов cтр.№ 82

"Предрассудок в рассуж. театра.

Мы настоятельно требуем единства места и времени, а соглашаемся, чтобы Татарин, Турок и Американец в траг. Расина и Вольтера говорили по-французски.

Глинка".

Одно из политических "размышлений" Пушкина, условно помечаемое 1831 г., по-видимому, также восходит к отрывку из Вейсса, вошедшему в "Словарь" Кюхельбекера. Замечание Пушкина: "Stabilitй - premiиre condition du bonheur public. Comment s'accommode-t-elle avec la perfectibilitй indйfinie? [15] (Устойчивость режима - первое условие общественного счастья. Как согласовать ее с возможностью бесконечного совершенствования?)".

Быть может, это размышление было вызвано следующим отрывком из Вейсса:

"Хорошее и лучшее.

Предрассудок, заставляющий нас почитать хорошее правление правлением превосходным, нередко бывает одним из величайших препятствий к его улучшению *.

Другим примером является одна из записей Пушкина: "Разговоры с Натальей Кирилловной Загряжской" (12 августа 1835 г.): "Вы слыхали про Ветошкина?" Рассказ этот замечателен тем, что в нем выведен знаменитый якобинец, "последний монтаньяр", Жильбер Ромм (как известно, бывший в России гувернером П. А. Строганова). [16] "Приказчик на барках", раскольник Ветошкин становится ученым, возбуждающим удивление Ромма. Ему покровительствуют Шувалов и Потемкин. "Разговоры с Загряжской" имеют большое значение в вопросах пушкинской прозы. Метод непосредственной записи здесь доведен до предела интонационной точности.

Между тем в "Словаре" Кюхельбекера есть запись, имеющая непосредственное отношение к "разговору" о Ветошкине. На букву С значится между прочим следующая запись:

"Свешников Иван Евстратьевич прибыл в С.-П. 1784 из Тверской губернии - воспитанник природы и прилежания".

Эта запись почерпнута Кюхельбекером из того же Ф. Глинки: "Русский крестьянин-философ Иван Евстратьевич Свешников", отрывок из "Писем русского офицера" Глинки (1815, ч. III, стр. 88-112), перепечатанный тогда же в "Сыне отечества" (1815, ч. XXIV, стр. 163-181), бывшем в руках у Кюхельбекера. История Свешникова почти во всем совпадает с историей Ветошкина, только отсутствует имя Ромма, а среди покровителей, кроме Потемкина и Шувалова, названа еще Дашкова. Главное же отличие - в тенденции рассказа Глинки: его Свешников - крестьянин. "Хотя по словам Шиллера достоинство и дарование, возникшее в бедности, должно пробиваться сквозь железную стену предрассудков и отличий общественных: однако опыт доказывает, что рано или поздно преодолевает оно все препоны и пролагает себе путь к известности" ("Сын отечества", 1815, ч. 24). Следует указание на Ломоносова, на сына ржевского купца Волоскова - механика и химика, - и затем излагается история Свешникова: "Свешников, едва ли кому известный, достоин также занимать место в ряду отличнейших мужей отечества нашего" (стр. 164).

Заинтересовав руссоиста Кюхельбекера как "воспитанник природы и прилежания", входящий в ряд популярных тогда "самородных дарований", крестьянин Свешников Глинки является в записи Пушкина "приказчиком на барках" (деталь эта имеется и у Глинки), причем самая фамилия Свешникова изменилась в Ветошкина.

5

Лицейское чтение Вейсса и Руссо любопытно еще и другим. Изучена чисто литературная культура раннего Пушкина, известны имена даже второстепенных и третьестепенных французских мастеров, у которых он учился. Относительно же философии - в частности французской философии XVIII в. - никто еще не произвел настоящего анализа пушкинского чтения. Между тем чтение Монтеня, Лабрюйера и др. Пушкиным засвидетельствовано, а такие произведения, как его "драматические изучения" ("маленькие трагедии"), обнаруживают глубокое знание "моралистов" XVI-XVIII вв. [17] (недаром первоначальные названия "Скупого рыцаря" и "Моцарта и Сальери" - "Скупой" и "Зависть" - кажутся взятыми из трактата Вейсса).

Л. Майков отметил автобиографическое значение для Пушкина темы скупого отца. [18] Психологический и моральный анализ скупости поэтому мог уже в лицейские годы заинтересовать Пушкина и лечь в основу анализа скупости, произведенного им в 1830 г. во время написания "Скупого рыцаря". Ср. Вейсс: "...примечено, что большая часть вредных склонностей находят наказание в самих себе и удаляются от своего предмета. Сладострастный соделывается немощным и неспособным к наслаждению. Скупой, боясь, чтобы не впасть в нищету, делается нищим".

"...Богатство обеспечивает независимость скупого, заменяет различные желания, подкрепляет ослабевающие его силы и служит вместо тех пособий, в которых бы ему другие отказали".

"...Скупость не всегда опорочивает наслаждение... Сия безмерная страсть, умножаемая всегда роскошью, есть одна из главнейших причин бедности, удручающей большую часть народов, для утоления ненасытной алчбы малого только числа людей. Скупой не есть также, как он себе воображает, человек, никаких нужд не имеющий; напротив того, в нем соединены всевозможные склонности, и он выдумывает беспрестанно средства к удовлетворению оных, но малодушие не допускает его ими наслаждаться.

...Необходимые нужды наши весьма немногого требуют; напротив того, скупость и честолюбие не имеют другого предела, кроме невозможности" *.

* "Основания или существенные правила философии, политики и нравственности" Творение полковника Вейсса. члена разных Академий". Пер. с французского, с седьмого издания (А. Струговщикова). Ч. I, СПб., 1807, стр. 126, 195-198.

Кюхельбекер навсегда сохранил о лицее воспоминания. Культ "дружбы", "дружбы поэтов", возникает у него в лицее; он объединяет в "Союз" Пушкина, Дельвига и себя, а затем Баратынского и Грибоедова; это сказывается в ряде лирических пьес Кюхельбекера и является главной темой его лирики.

В крепости и ссылке он часто вспоминает "лицейских".

К 30-м годам относится его воспоминание о лицейском быте, причем он особенно останавливается мыслью на Пушкине. Он пишет своей племяннице Александре Григорьевне Глинке: "Были ли вы уж в Царском Селе? Если нет, так посетите же когда-нибудь моих пенатов, т. е. прежних. .. Мне бы смерть как хотелось, чтоб вы посетили лицей, а потом мне написали, как его нашли. В наше время бывали в лицее и балы, и представь, твой старый дядя тут же подплясывал, иногда не в такт, что весьма бесило любезного друга его Пушкина, который, впрочем, ничуть не лучше его танцевал, но воображал, что он по крайней мере Cousin germain * госпожи Терпсихоры, хотя он с нею и не в близшем родстве, чем Катенин со мною, у которого была привычка звать меня mon cher cousin. ** - Странно бы было, если бы Саше случилось танцевать на том же самом паркете, который видел и на себе испытал первые мои танцевальные подвиги! А впрочем, чем судьба не шутит? - Случиться это может. - Кроме лицея, для меня незабвенна Придворная церковь, где нередко мои товарищи певали на хорах. Голоса их и поныне иногда отзываются в слухе моем. Да что же и не примечательна для меня в Царском Селе? В манеже мы учились ездить верхом; в саду прогуливались: в кондитерской украдкою лакомились: в директорском доме, против самого лицея, привыкали несколько к светскому обращению и к обществу дам. Словом сказать, тут нет места, нет почти камня, ни дерева, с которым не было сопряжено какое-нибудь воспоминание, драгоценное для сердца всякого бывшего воспитанником лицея. Итак, прошу тебя, друг мой Сашинька, если будешь в Царском Селе, так поговори со мною о нем, да подробнее".