Возле дверей лежали два охранника. Один был убит взрывом,
второй, тяжело раненный, глухо стонал. Боец Шамана, пробегая мимо, добил его
выстрелом в упор в голову. Шаман поморщился: нецелесообразно, лишний выстрел.
Раненый уже никому не помешает. По ходу операции он мысленно расставлял оценки
своим людям, от их сегодняшнего поведения зависело, кого и как он в дальнейшем
будет использовать.
Нападающие вошли в большой тренировочный зал. Занимавшиеся
там молодые ребята при звуке выстрелов и взрывов кинулись к окнам, не понимая,
что происходит, и теперь в изумлении смотрели на неожиданных пришельцев. Центр
казался им воплощением силы, островком безопасности в окружающем враждебном
мире, и то, что какие-то неизвестные, с виду не такие уж крутые парни посмели
ворваться сюда и ведут себя по-хозяйски, казалось им кощунственным.
— Лечь на пол! — заорал один из спутников Шамана,
подняв ствол израильского десантного автомата.
Большая часть ребят послушно выполнила приказ, двое-трое
топтались в растерянности, не решаясь на серьезные действия, но считая
подчинение чужим ниже своего достоинства, а один парень — коренастый, крепкий,
с густыми сросшимися бровями — с криком бросился на пришельцев, размахивая
нунчаками. Автоматчик нажал на спусковой крючок, срезав смельчака в прыжке. Он
рухнул на пол, хрипя и обливаясь кровью. Это отрезвило остальных сомневающихся
и доказало им пользу повиновения — все послушно легли на пол.
Со второго этажа доносились автоматные очереди — бойцы,
высадившиеся на крышу, подавляли сопротивление захваченных врасплох защитников
Центра. Шаман взглянул на часы: надежный человек в управлении внутренних дел
обещал ему двадцать минут невмешательства силовых структур. С начала операции
прошло одиннадцать минут. Четыре минуты нужны на отход по тщательно
спланированному сценарию. Значит, у него еще осталось пять минут, чтобы
разделаться с этим чертовым китайским клоуном Ли Куем.
Шаман распахнул дверь. Бросив через плечо своим бойцам:
«Разберитесь здесь, я с этим фраером сам поговорю», — он вошел в комнату.
В комнате было пусто, но Шаман своим феноменальным чутьем
понял, что противник здесь. Мышцы на его шее напряглись, лицо, и без того
всегда болезненно бледное, приобрело землисто-серый оттенок.
С жутким кошачьим воплем Ли Куй сорвался с потолка, где он
висел, вцепившись в балку, как летучая мышь, и рухнул на противника,
намереваясь разодрать его железными когтями, закрепленными на запястьях. Но
весь его запал, вся бешеная ярость его прыжка пропала впустую: там, где только
что был Шаман, Ли Куя встретила пустота, и он чудом смог развернуть свое
тренированное тело и приземлиться на ноги. В изумлении оглядевшись, он увидел,
что Шаман, бледный и сутулый, стоит в другом конце комнаты, будто и всегда там
был.
Ли Куй встал в боевую стойку, слегка переступил на мягких
пружинящих ногах и прошипел:
— Ну ты, ломом подпоясанный, думаешь, я тебе по зубам?
Много про тебя слышал, интересно посмотреть, чего ты стоишь, долго ли
продержишься против настоящего бойца.
— Говоришь много, — коротко отозвался Шаман.
Ли Куй тонко и страшно взвизгнул и прыгнул на противника.
Казалось, у него выросли крылья, так легко и свободно перелетел он разделяющее
их расстояние, целясь в грудь и горло врага всем смертоносным оружием своего
тела. Но вся энергия его прыжка опять ушла в пустоту: там, где только что был
Шаман, никого уже не было, а сам он стоял, совершенно спокойный, только еще
более бледный, в дальнем конце комнаты, как будто все время там и находился.
Ли Куй, с трудом сохранив равновесие и выровняв дыхание,
развернулся к противнику, яростно раздувая ноздри, выкрикнул:
— И это все, на что ты способен? Жалкий фокус! Ты
боишься меня, боишься встретить настоящего мужчину лицом к лицу и пытаешься
отвести мне глаза своими деревенскими штучками!
— Слишком много говоришь, — повторил Шаман, —
разозлить меня хочешь? Это трудно.
Ли Кую стало страшно. Он не был хладнокровным,
уравновешенным человеком — он был темпераментным, даже излишне темпераментным,
и всегда в глубине души кичился этим, считая, что бурный темперамент делает его
могучим бойцом, но теперь, столкнувшись с ледяным хладнокровием Шамана,
взглянув в его пугающие невыразительные глаза, он испугался, как никогда в
жизни. Он понял, что так скучающе, так невыразительно, так хладнокровно может
смотреть только смерть.
Ли Куй собрал остатки мужества и бросился на врага. Он не
стал прыгать, он побежал к нему легкой пружинящей походкой, не спуская глаз с
его рук и ног, ловя каждое его движение. Поравнявшись с Шаманом, он взмахнул
рукой, целя тому в шею, но Шаман молниеносно развернулся на правой ноге,
совершив как бы тур смертельного танца и на неуловимую долю секунды обогнав
китайца, оказался у него за спиной. Короткий взмах руки, молния остро
отточенного лезвия, и Шаман опять был в нескольких метрах от него, вне пределов
досягаемости.
Рана не была слишком опасной, но правая рука утратила
подвижность и силу, и потеря крови скоро должна была сказаться на состоянии Ли
Куя и его способности продолжать бой. А самым неприятным было то, что Ли Куй
почувствовал: противник играет с ним как кошка с мышью. Он мог сейчас нанести ему
в спину смертельный удар, но вместо этого только ранил, чтобы продлить свою
ужасную игру. Прежде сам Ли Куй нередко так же играл со слабым противником, но
он и представить себе не мог, что кто-то будет играть с ним, великим мастером
единоборств.
Ли Куй двинулся к своему врагу. Его походка утратила былую
легкость и грациозность, она стала тяжелой и усталой, но он этого не замечал:
страх и ярость мутили его мозг, застилали взгляд. С яростным ревом он бросился
на Шамана, протягивая к нему железные когти, стремясь дотянуться до горла.
Шаман стоял неподвижно, ожидая его приближения, бледный и
сутулый, собранный и страшный, как машина смерти. Так стоит матадор на корриде,
неподвижно ожидая приближающего к нему быка, ловя каждое его движение, каждый
оттенок ярости и страха в его маленьких, залитых кровью глазках, так стоит
матадор, собранный и готовый в нужное мгновение отступить чуть в сторону,
взмахнув багряным лепестком мулеты, или нанести молниеносный смертельный удар
короткой шпагой…
Ли Куй поравнялся с противником, бросился на него, но опять
ухватил пустоту: Шаман, неуловимый и текучий, как ртуть, пригнулся, скользнул
под его руку, вынырнул позади китайца и нанес ему страшный, решающий удар ножом
под лопатку, — именно таким ударом завершает матадор свой танец смерти.
Ли Куй сделал по инерции еще три коротких шага, вытянув
вперед когтистые бесполезные руки, оглянулся через плечо, ища глазами своего
неуловимого убийцу, и тяжело рухнул на пол, как мертвый бык падает у ног
матадора на пропитанный темной кровью песок арены.
Шаман окинул взглядом тело своего поверженного противника и
вполголоса сказал самому себе:
— Клоун! Он слишком много говорил, слишком много
суетился и вел себя так, как будто его постоянно снимают в кино.