Баязет - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 18

— осталась прежняя. Солдата мутят и портят генералы, которые носятся с этим штыком, как нищий с писаной торбой. Так и кажется, что они готовы испытать превосходство штыка перед пулей на собственном пузе!

— К вам прислушиваются нижние чины, — замечает Штоквиц.

— Ну и пусть слушают… Надо же когда-нибудь простому человеку знать правду-матку!

Потресов, сидя на прыгающем лафете, удерживает между колен узелок с едой.

— Вы бы посмотрели, — кричит он издали, — что мне подсунули в арсенале! Целых две тысячи «шароховых» гранат, уже снятых с вооружения…

— Черт возьми, — молодо рассмеялся Карабанов, — может, лучше повернуть обратно? Ведь турок вооружали англичане…

Евдокимов с улыбкой посмотрел на него сбоку:

— Уверяю, поручик, что сейчас наш солдат способен побеждать даже с дубиной в руках. Дрын из забора выломает — и «veni, vidi, vici». Потому что, пусть даже серый, щи лаптем хлебал, еловой шишкой чесался, он все равно понимает смысл этой войны…

Полковник Хвощинский остановил лошадь, хрипло и надсадно прокричал в самую гущу пыли, повисшей над колонной:

— Господа офицеры! Прошу подъехать ко мне!

На разномастных лошадях, в посеревших за день рубахах, на которых даже погоны покоробились от едкого пота, его окружили офицеры баязетского эшелона.

— Господа, — начал Хвощинский, сгоняя с шеи коня здоровенного овода, — перед нами лежит Туретчина: русская дорога кончается, эти камни и скалы — уже не наши… Не мне объяснять вам священные цели этой войны, ежели каждый из нас глубоко страдал все эти годы от желания помочь нашим братьям по духу, культуре и крови. Мне бы очень хотелось пожелать вам всем вернуться обратно на родину в любезное нам отечество, но… Вы сами понимаете, господа, что это, к сожалению, невозможно. Однако я уверен, что все честно выполнят свой долг и не посрамят чести славного русского воинства… Помолимся вместе, господа!

Офицеры сняли фуражки и часто закрестились. Исмаил-хан Нахичеванский, сойдя с лошади, расстелил на камнях изящный сарухский коврик и, оттопырив зад, творил священный намаз.

Асланка, денщик его, стоял с полотенцем в руках. Клюгенау подтолкнул Андрея локтем, и они оба улыбнулись…

Снова раздались команды:

— Первая сотня, на рысях — в голову!

— Хоперцы, куркули собачьи, куда вас понесло?

— Барабанщики, дробь!

— Осади полуфурки… назад, назад!

— Полы шинелей — за пояс, вороты — расстегнуть!

— У кого ноги натерты, сдать ранцы в обоз! ..

Снова начинался поворот, и там, где дорога круто падала на дно ущелья, сливаясь с разливом мутной воды, все увидели крест.

Россия кончалась крестом, который словно зачеркивал прежнюю мирную жизнь, и где-то вдали уже всходил над скалами кривой, как ятаган, полумесяц ислама — символ горечи и обид, претерпленных славянами.

Крест! ..

2

Ветхий, покосившийся, из обрубков корявого орешника, этот крест хранил на себе следы глубоких, еще свежих царапин, — какой-то зверь ходил сюда, наверное, но ночам и точил об него свои когти. А рядом, отброшенный кем-то в сторону, валялся покоробленный лист ржавой жести, и на нем еще можно было разобрать слова:

Господи, прими дух их с миром. Покоится тута прах полковника Тимофея, урядника Антипия и рядового Назария, за веру и Отечество главы свои в 1829 годе на сем месте поклавших.

— Поправить крест, — распорядился Штоквиц.

Ватнин откусил размочаленный кончик плети, сплюнул на сторону, сказал задумчиво:

— В двадцать-то девятом годе здесь ишо мой батька, как и мы теперича, Баязет шел отымать у турка. Ой и страху ж они натерпелись! Две недели подряд по солнышку, как батраки, вставали и, пока не стемнеет, по стенам насмерть рубились. Ни одного офицера не осталось. Воды — ни капли, солили конину порохом… Дюжий у меня молодец был батька! Я сопляк перед ним, он меня в баранку скрутнет и в огород закинет…

Карабанов уютно и мерно покачивался в седле. Над кружками солдатских голов и папахами казаков торчали, в ряд с пиками, взятые от пыли в чехлы, боевые штандарты. А вокруг, куда ни глянешь, мелькают крепко взнузданные морды лошадей; местная милиция щерится зубами на черных прожженных лицах. И висит над людским гвалтом ярко-красное безжалостное солнце, словно подвешенное над колонной в буром венчике пыли! ..

Но при вести о переходе границы сразу стихли крики и разговоры, казаки оборвали песню. В суровом, почти благоговейном молчании сами собой погибли смех и шутки. Не было ни одного, кто бы не оглянулся назад — посмотреть на горы Кавказа, за которыми лежала милая сердцу Россия, вся в пушистых вербных сережках, вся в мутных весенних ручьях. Кто крестился, скупо поджимая опаленные жаром губы, кто слал поклоны на север, прижимая к груди натруженные крестьянские руки, и видел Карабанов, как покачнулся в седле Ожогин и припал к холке коня…

— Дениска, ты снова пьян, подлец? — И поручик огрел его нагайкой по спине.

Казак поднял на офицера глаза.

— Ни вот капли, ваше благородие. Ежели што, так урядника спросите. И фляги не отворачивал, ..

— Так что же с тобой?

— А муторно мне, ваше благородие. Впервой родину спокидаю.

Ровно змея мне титьку сосет… Дозвольте хоть жигитнуть от скуки?

— спросил Дениска.

— Бешеный ты, как я погляжу, — заметил пожилой солдат, носивший громкое имя — Потемкин. — Ты лучше землицы возьми, дурной: она боль-то оттянет…

Дениска отмахнулся:

— А куды мне ее, черствую-то? У меня вон своя есть, ишо станишная.

— Казак достал из-за пазухи кисет из цветастого ситца. — Матка пошила…

Карабанову вдруг стало не по себе. Черт возьми, никогда не был сентиментальным, а сейчас ощутил, что не выдержит и выкинет какую-нибудь глупость в духе прапорщика Клюгенау. Он злобно выругался и, стеганув своего Лорда вперекидку слева направо, погнал его вперед…

Вскоре вся колонна осталась за его спиной, и он, уже совсем один, пустил коня шагом. Вокруг было пусто, скалы нависали над головой, жухлые травы никли под солнцем. Старый ворон, оставив клевать падаль, не спеша взлетел из-под копыт коня, едва не задев лба поручика.

Карабанов остановил коня совсем, и вскоре его нагнал Клюгенау.

— Я вам не помешаю? — спросил он и, сняв очки, стал задумчиво протирать стекла.

— Нет. Мне все равно.

Они поехали рядом.

— Честно говоря, — сказал Клюгенау, — я испугался за вас…

— Испугались — чего?

— Ну… Сами понимаете, ускакали далеко вперед. Один. Что бы вы могли сделать со своим револьвером?

Карабанов благодарно положил руку на пухлое колено прапорщика.