Баязет - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Пикуль cтр.№ 17

И на вторую ночь он пришел снова. Она лежала перед ним, уже открытая вся, робкая и доверчивая.

— Ты мой милый, — говорила она. — Я даже не знала, что все это так… так хорошо! Если бы ничего у меня в жизни не осталось больше, то стоило бы жить, чтобы принадлежать тебе , Он поцеловал ее, и она спросила:

— Боже мой, что же дальше-то будет? Ты значить?

— Нет, — признался он.

— Вот и я не знаю…

Дальше был Баязет.

24 апреля царь прибыл в Кишинев и подписал манифест о войне.. Мы еще не могли предвидеть тогда всего, что лежало за горами Агрыдагского перевала, но само звучание этого слова — «Баязет» уже дразнило и распаляло наше воображение. Издалеко он казался нам даже прекрасным. Главные силы армии были брошены на Карс и в долины Евфрата, генерал Тер-Гукасов отчленил нас от своего отряда, и полковник Хвощинский открыл перед нами ворота Баязета; об этом прекрасном человеке я всегда буду вспоминать с особенным уважением.

Штабс-капитан Ю. Т Некрасов

1

В горах лежали снега, проливные дожди, нагнанные ветрами с Каспия, лили три дня подряд, расквашивая и без того дурные дороги, потом на землю хлынуло солнечным нестерпимым жаром, грязь быстро испепелило в горькую пыль, и тогда по этой пыли, проклиная ее и глотая ее, двинулся баязетский эшелон Эриванского отряда…

Арарат — как зернистые головы рафинада в синей обертке древних небес; он слева от дороги, а сама дорога — будто дьявол проложил ее здесь: раскидал кое-как камни, повырывал деревья, напетлял, напутал и перекинул на страх путникам легкие скрипучие мостки над ущельями. Орговский пост! .. Кордонные казаки сворачивают службу: хранить уже нечего, коли прошла вперед армия.

Дорога забирает вправо, потом все вверх и вверх… Чингильский перевал; пока пройдешь его, захочешь рубаху переменить, нелюбимую жену вспомнишь, лютому врагу обиды простишь.

«Агры-Даг» — таково название горным страхам.

— Слава богу, — крестятся пожилые, когда перевал закончился, — теперь, кажись, от неба к земле идем! ..

И вдруг за поворотом зовет петух, выходит на крыльцо в панёве и бусах девка Алена, визжат на коромысле пустые ведра ведра, толкуют старички на завалинках, пятистенки смотрятся в ущелье резными окнами, потянуло из тру6 над избами ядреным духом печеного хлеба.

Но — нет: здесь не напоят солдата водой, не всплакнут по его судьбине, доведя до околицы, старая бабка не сунет в ранец печеных яичек, не дадут глотнуть молочка. Угрюмо и одичало проходят русские солдаты через такие деревни: молокане да духоборы, беглецы из России, они притулились к туркам, ищут за горами высокими свою веру.

— Ать-два… Ать-два! — иногда кричали офицеры.

Идет вперед армия — лишь один ее эшелон, а сколько таких эшелонов проходит сейчас, и земляки где-то уже шагнули через Дунай — навстречу славянам: там-то небось веселее! ..

Спустились еще ниже. Вот уже и долины — солончаки, сады и мельницы. Армянские аулы, курдские шатры плещутся шелками в ущельях, в зелени бузины. Пахнуло живым, человеческим. Дорога распахнулась пошире.

Вода плещется в бурдюках, замотанных в мокрые циновки.

Трещат по камням, как митральезы, лазаретные линейки и аптечные двуколки. Крякают на ухабах артиллерийские фургоны. Ракетные станки [3] , словно одобряя все это, кивают треногами на поворотах.

Важно плывут заноздренные в кольца верблюды: на их горбах ящики с гранатами, патроны в переметных хурджинах, плоты из гуттаперчи для переправ через реки. Следуя за эшелоном, дымят походные кузни; два коваля, ефрейтор и солдат, тут же, скинув мундиры, бьют молотами по железу, спешат не отстать от эшелона.

И совсем уж в хвосте отряда, невидимая в облаке пыли, орущая и блеющая, тащится гонимая гуртоправами баранта овец — запас жира и мяса для баязетского гарнизона.

Идет солдат, шагает солдат. На всю войну отпустили ему 182 патрона, и учили его фельдфебели так:

— Ты, деревенщина, три выстрела дай, а потом — беги; коли добежал живой, — сучи яво штыком, нехристя, о пальбе же забудь теперича, потому как не твоего это ума дело! ..

Офицеры учили фельдфебелей иначе:

— Понимаешь, братец, дело-то тут такое, как бы объяснить тебе попроще? .. Солдат — дурак ведь, сам знаешь, учить его трудно.

А так — пусть себе штыком бьется: дураку оно проще! ..

Генералы учили офицеров поточнее:

— Господа, пусть в Европе выдумывают что хотят. Техника там, все такое… Суворовы-то все равно не у них, а у нас были.

Мужик у нас, слава богу, темный: его на врага надобно только науськать, а там глядишь, дело-то и завертится…

Генералов же учили тоже, но преподносили им эту мысль уже в ином виде:

— Штык дает, ваше превосходительство, самый быстрый и решительный результат, активно воздействуя при этом морально, в то время как огнестрельное оружие подобного результата не имеет и, подрывая нравственную основу, ослабляет потенцию наступления…

Идет солдат, шагает солдат. По горным тропам идет, где оставил свой след бродяга-тигр; шагает по долинам, где в белом цветении шумят сады, и в каждой завязи — слива, персик, инжир, хурма или нежная тута. «Вот уплетать-то будем, — надеется солдат. — И домой наберем, ежели не под крест ляжем! »

Давит в загривок ранец, шанцевый инструмент шлепает по боку, крутится фляга, оттянула руку винтовка, натерла плечо скатка шинели, жесткий ворот мундира врезался в подбородок.

— Ать-два… Ать-два! ..

Идет солдат — идут 182 патрона:

1 — в магазине, 35 — в поясе, 24 — в ранце, 60 — в вагенбурге, 52 — в хурджинах, 10 — в обозе…

Итого — 182 выстрела, не больше, может сделать он в эту войну.

Генералы всё сосчитали — не сто и не двести, а вот именно 182:

«Вишь ты, Ванюха, генаралы-то какие у нас точные, тютелька в тютельку! » А только вот интересно бы знать Ванюхе: отчего это иной патрон в ружье не зарядить? Даже с дула совать пробовали — нет, не лезет, проклятый.

— Ваше благородие! Опять не лезет…

Некрасов берет патрон, швыряет его в канаву: .

— Сволочи! Опять не тот калибр…

Нагоняя офицеров, штабс-капитан говорит:

— Милютина все-таки винить трудно: не будет же сам министр сортировать патроны по ящикам. И как министр, он сделал для армии уже много. Но еще с докрымских времен, господа, все катится по старинке. Реформы только причесали армию, но мода прически — ходить растрепанным