Его охватило странное чувство – смесь азарта, злорадства и
стыда. Все происходящее словно бы и не зависело от него лично, разворачивалось
до сих пор без его малейшего участия. Он сидел рядом с генералом Асади,
временами поглядывая в зеркальце на идущий следом вездеход, за всю дорогу не
задав ни единого вопроса – да и теперь держался чуточку в сторонке, пока
смуглые парни в пятнистых комбинезонах без знаков различия бесшумными
перебежками занимали исходные позиции. Хваткие были ребята, Мазур оценил
должным образом. Особнячок во мгновение ока был блокирован со всех сторон –
ручаться можно, без ведома тех, кто был внутри.
– Вы мне немного поможете, Кирилл? – спросил Асади
мягко.
– Чем хотите, – угрюмо отозвался Мазур.
– Вашу супругу я не стану допрашивать… так, пара вопросов о
второстепенных деталях, с вашего позволения. Если возникнет такая необходимость.
– Сделайте одолжение.
– Спасибо. А вот к этим двум прожигателям жизни вопросов
накопилось много, и не в пример более серьезных. Боюсь, задача не из легких –
ребятки заносчивые, избалованные своим положением. Однако ситуация
благоприятствует. Быть застигнутым на месте преступления разъяренным и
вооруженным мужем – удовольствие не из приятных. Никакое это не удовольствие…
– У меня нет оружия, – уточнил Мазур.
– Да ну? – криво усмехнулся Асади. – А теперь
есть.
И протянул Мазуру короткоствольный револьвер, вороненый
кольт, выглядевший новеньким и ухоженным. Мазур сноровисто откинул барабан,
выдвинул патроны, нажав указательным пальцем на головку экстрактора. Собрал
патроны в горсть, присмотрелся. Внешне, во всяком случае, неотличимы от боевых.
Зарядил револьвер вновь и опустил его в боковой карман кителя – местного, без
знаков различия.
– Патроны, конечно же, боевые, – сказал Асади. –
Можете им пригрозить, можете даже пальнуть в потолок…
– Чтобы вы их от меня спасли, и они из страха попасть в мои
руки стали с вами откровенны?
Вот именно. Я не прошу у вас чего-то сложного или особенно
трудного, верно? Вам это ничего не стоит, а мне будет гораздо легче. Им есть
чего испугаться. По старым традициям, обманутый муж в подобной ситуации может
сделать с прелюбодеем все, что душе угодно, – он грустно
усмехнулся. – Во времена султана это было даже в писаных законах отражено.
В доме можно сделать с осквернителем супружеского ложа что угодно… имелся в виду
не обязательно дом мужа, просто-напросто дом, где застигли… нельзя только было
добивать пойманного, если ему удалось из дома вырваться. В пределах
домовладения все, за пределами – ничего, иначе это уже каралось, как превышение
законных прав… Хотя революция отменила и этот закон наряду с прочими отжившими,
народное сознание так просто не переделаешь… – он покосился на Мазура с
некоторым беспокойством. – Только, Кирилл, я вас прошу – не вздумайте и в
самом деле… Потом, когда они мне станут неинтересны – с превеликим
удовольствием. Если хотите, я вам их потом подарю, и делайте с ними все, что
хотите, хоть на куски режьте. Но только – потом. Вы и не представляете, как они
мне нужны… Я могу на вас полагаться?
– Хорошо, – сумрачно сказал Мазур. – Я их пальцем
не трону.. не в них дело, откровенно говоря.
Генерал отвернулся, сделал знак старшему группы, и все
моментально пришло в движение. Трое командос образовали живую лесенку, выставив
сцепленные ладони на трех уровнях, еще четверо молниеносно взлетели по этим
почти не колыхнувшимся ступенькам, перемахнули на ту сторону, последний
свесился с гребня, протянул руку и вмиг переправил троих внутрь.
Минуты ползли, как улитки. Изнутри не доносилось ни звука.
Наконец метрах в двадцати от них распахнулась высокая и узкая задняя калитка,
человек в камуфляже вышел из нее, зашагал во весь рост, не прячась и не
пригибаясь. Что-то коротко доложил. Асади повернулся к Мазуру:
– Двое охранников во дворе нейтрализованы и быстренько
допрошены. Клянутся, что в доме никого, кроме интересующих нас лиц. Они на
втором этаже, все трое. Пойдемте?
Они вошли в калитку, тихонечко двинулись к черному ходу, на
всякий случай все же пригибаясь так, чтобы их не видно было из окон первого
этажа. Здесь же, у крылечка, лежали два мастерски скрученных субъекта с
заткнутыми ртами. При них оставалось только двое камуфляжников – остальные,
очевидно, обложили особнячок со всех сторон.
Дверь оказалась незапертой и открылась бесшумно. Асади
сделал скупой жест, распределяя обязанности – и двое автоматчиков вошли вслед
за Мазуром и генералом.
Они быстро, профессионально огляделись – и, умело ступая,
так, чтобы не производить ни малейшего шума, направились к лестнице на второй
этаж. Обстановка вокруг была роскошная, революционный аскетизм тут и не
ночевал.
Асади двигался первым, так проворно и уверено, словно он сам
здесь жил. Ну конечно, сообразил Мазур, он ведь заранее изучил планировку, а то
и сам уже побывал здесь украдкой, с него станется, что бы генерал ни делал, он
все проводит обстоятельно и на совесть…
Генерал остановился у притворенной двери, деревянной,
покрытой искусной резьбой, поднял указательный палец, и все замерли. Поманил
Мазура, отступил на полшага, глядя уныло и сочувственно. Мазур подкрался хищной
кошкой, заглянул, прислушался.
Короткие женские стоны, ритмичное оханье, размеренный шум.
Все классические признаки налицо. Кровь колотила ему в виски, лицо горело, он
непроизвольно опустил руку, нашарил револьвер через плотное мундирное сукно.
Перехватил взгляд Асади, умоляющий, требовательный, справился с собой и убрал
руку.
По комнате громко прошлепали босые ступни, послышался
мужской хохоток, неразборчивые реплики. Аня что-то капризно протянула,
рассмеялась – беззаботно, звонко, знакомо:
– Ну ладно, развратник этакий… о-о…
Замолчала на миг – и шум возобновился, ожесточенно скрипели
пружины, глухие женские стоны перекрыл довольный мужской смех, резкие выдохи,
непонятные реплики на арабском.
Мазур пнул дверь и вломился первым. Над его плечом бдительно
нависал Асади – определенно все внимание уделявший револьверу в кармане Мазура
– а двое автоматчиков, невозмутимые и безмолвные, встали по обе стороны
дверного проема, держа короткие итальянские трещотки с глушителями под
идеальным почти углом в сорок пять градусов.
Анины ладони соскользнули с бедер стоявшего у широкого
дивана близнеца – хрен его ведает, которого из двух – он медленно-медленно
отступил, открывая ее разгоряченное лицо, удивленное, конечно, но не сказать,
чтобы очень уж испуганное. И отступал спиной вперед, пока не наткнулся
поясницей на широкий подоконник, остановился, уставясь жалким, виноватым, собачьим
взглядом.
Второй, двигаясь так же замедленно, невероятно плавно,
бледный как смерть, сполз с распростертой женщины, выпрямился, что-то
вскрикнул, даже не сердито – недоуменно. Асади ударом ноги отшвырнул его к
стене, вышел на середину комнаты, нехорошо улыбаясь, процедил по-арабски
несколько фраз, от которых оба близнеца помертвели окончательно, обратились в
нелепые голые статуи.