Его рванули за плечо, и он сгоряча чуть не врезал в
развороте короткой очередью – но это оказался незнакомый морпех в черном кителе
с закатанными рукавами, в пропотевшей тельняшке, мокрый, как мышь, оскаленный.
Заорал что-то неразличимое за окружающим грохотом, тыча рукой назад.
Мазур оглянулся. Все три грузовика стояли с неведомо откуда
взявшимся покинутым, брошенным видом, и возле них никого не было. Мазур понял,
что все благополучно кончилось, и геройствовать более нет нужды.
И дал команду своим. Они отступали к сходням короткими
перебежками, огрызаясь меткими очередями, все до единого живехонькие, хотя
кое-кто и царапнутый, стояла жара, палило солнце, и над головами у них выли,
визжали снаряды – «Ворошилов» безостановочно гвоздил по берегу из обеих «соток»
и четырех малокалиберных шестистволок, все меж пакгаузами заволокло разрывами,
с басовитым свистом уходили за горизонт ракеты, чтобы ни одна винтокрылая сволочь
и близко не совалась, и в этом отлаженном аду один за другим взбегали по
сходням «морские дьяволы», а последним, как и полагалось командиру, покинул
берег Мазур…
Отвалив от причала, «Ворошилов» пошел в открытое море на
всех парах, какое-то время он еще палил из всех стволов, но потом перестал за
ненадобностью…
Мазур стоял у борта, пытаясь отдышаться, выплюнуть из горла
сухой комок, существовавший лишь в его воображении. Над покинутым берегом косо
вставали многочисленные дымы, разгорались пожарища – комендоры эсминца
постарались на совесть – и дымы тянулись в вышину в полном соответствии с
полузабытой песней, вот-вот должны были заслонить солнце.
И в сердце у Мазура сидела тоскливая, колючая боль. Он за
короткое время потерял слишком много – и не только он. Он делал все правильно,
впервые в жизни провел несколько головоломных операций без малейших потерь. Но,
по большому счету, могучая и грозная военная машина, сознательным и усердным
винтиком которой он был, все же осталась в проигрыше. Они ушли из Могадашо,
они, очень похоже, потеряли Эль-Бахлак – пинок по самолюбию и профессиональной
чести, нешуточный удар по стратегическим интересам державы... Самому Мазуру не
в чем было себя упрекнуть, но он со всем своим геройством и удачей оказался в
шеренгах позорно отступавших когорт. Когорты Рима, императорского Рима отступали
вопреки бодрой песне от экзотических горизонтов, и все усилия пропали даром, и
погибла Лейла, и глубоко в его душе поселилась угрюмая, грязная тайна, с
которой предстояло обитать бок о бок всю оставшуюся жизнь…
И он отвернулся от черных косых дымов, пятнавших лазурное
небо, вычеркивая из памяти и эту страну, и все происшедшее.
…Никто не получил наград, хотя им и обещали – кому-то
высокопоставленному пришло в голову, что в сложившейся ситуации награждать
вроде бы и не за что. Мазур стал единственным исключением. Красную Звезду ему
таки вручили – товарищ Хоменко, как оказалось, слов на ветер не бросал и,
вернувшись в Союз, продавил по своим каналам наградной лист.
Что тут поделать? Не выбросить же. Пришлось привинтить по
всем правилам, рядом с уже имевшейся…
Красноярск, сентябрь
2003