Гарем Ивана Грозного - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 86

– Я думаю, в христианском мире нет государя, которого его подданные, дворянского и простого сословия, боялись бы больше и вместе с тем больше любили бы, – откровенно сказал Бомелий. Он уловил что-то вроде недовольного фырканья, но все же не мог удержаться и добавил: – В Кремле необычайно популярна история о турецком Махмет-султане, который, обнаружив злоупотребление среди своих вельмож, велел их живыми ободрать и сказал так: «Если обрастут телом опять, вина им отдастся [56]». Кожи их этот Махмет-султан велел прибить в судебнях и написать на тех кожах: «Без таковой грозы в царстве не можно порядок ввести. Как конь под царем без узды, так царство без грозы!» Недаром с легкой руки Иоанна его все чаще называют теперь Грозным, подобно тому, как называли его деда, Иоанна III.

– Махмет-султан… Царь Иоанн Грозный… – с отвращением пробормотал собеседник Бомелия. – Азиаты! Варвары! Сущие дикари! Цивилизованных людей, посещавших двор Иоанна, поражает царящий там дух высокомерия и тщеславия. Московиты горды и надменны. Они превозносят все свое и этим хвастовством и тщеславством думают придать достоинство своему царю. А ведь его жестокость потрясает нормальных людей.

Бомелий на самом кончике языка удержал вопрос: почему нормальных людей не потрясают костры испанской инквизиции, которая, к примеру, 12 марта 1559 года сожгла в Вальядолиде зараз сорок протестантов? Шведский король Эрик вместе с собственным Малютой Скуратовым – Персоном – не столь давно казнил в Стокгольме зараз 94 епископа и аристократа. Наместник герцога Альбы Нуаркарм уничтожил в Гарлеме двадцать тысяч человек! Кардинал Ипполит д`Эсте приказал выколоть глаза родному и любимому брату Джулио. Облаченный в белые шелка влюбленный король Генрих VIII вел к алтарю Джейн Сеймур на другой день после того, как приказал обезглавить Анну Болейн… Ничего, «нормальные люди» как-то пережили это! А стоит чему-то подобному появиться в России…

Бомелий сказал – как мог мягко и убедительно:

– Милосердие несовместимо с властью. Человек, сидящий на троне, словно бы отрывается вместе с ним от земли. Боль и страдания людей перестают для него существовать. Все это – ничто по сравнению с его волей. А что касается жестокости… быть может, Иоанн так жесток лишь потому, что его соотечественники не научены другому языку? После татарского завоевания они сохранили устойчивую привычку к самым сильнодействующим средствам, более слабыми и деликатными их просто не проймешь!

– Адвокат дьявола, – пробормотал гость, усмехнувшись, но его усмешка была не больно-то весела. – Слышите, брат Элизиус? Вы – адвокат дьявола![57] – И вдруг сорвался почти на крик: – Все эти средства Иоанна для русского народа – что мертвому припарка! Никогда и ничто не пойдет на пользу Руси, ибо люди слишком спесивы и завистливы, каждый из них думает лишь о том, чтобы сосед не оказался богаче его. Иоанн прав: невозможно воздействовать на русского цивилизованными убеждениями – лишь страхом и побоями. Но тот, кто растопчет все законы и благодаря этому добьется величия своей страны, прослывет злодеем и тираном. Вот в чем наша цель, брат Элизиус. Вот в чем наша великая и высокая цель, поставленная перед нами Господом нашим Иисусом Христом и всей Европой! С одной стороны, мы должны непрестанно пробуждать в Иоанне свойственную ему от природы жестокость и подозрительность, сводя на нет все наилучшие изменения на Руси. С другой – мы должны искажать перед всем цивилизованным миром облик московского царя, обесценивая его достижения и преувеличивая промахи. О, поверьте, брат Элизиус! Я обладаю даром предвидения. Я предсказываю: настанет день, когда русские сами, своими руками смешают имя своего великого царя с грязью, забыв, что они – кровь от крови и плоть от плоти его, а на каждого, кто попытается облачить его в белые одежды праведника или хотя бы очистить его имя от грязи, станут смотреть, как на зачумленного. Нас с вами в те времена уже давно не будет на этом свете, брат Элизиус, сама память о нас, вполне возможно, сотрется, однако души наши будут блаженствовать в такие минуты, ибо мы с вами рождены на свет не для чего иного, как уничтожения этого вселенского неодолимого зла – Русской земли. И когда она окончательно погибнет…

– Русь никогда не погибнет, – с невыразимой тоской промолвил Бомелий. – Никогда!

Молчание показалось ему вечностью.

– Бог с вами, сын мой, – сказал наконец его собеседник с поистине отеческой ласковостью. – Вы совсем устали, вы утратили силы… Но ни в коем случае нельзя, чтобы вы утратили веру. Вы должны верить: все, что мы делаем, мы делаем для вящей славы Божией! Ad majorem Dei gloriam!. [58]

– Ad majorem Dei gloriam! – подхватил Бомелий, с трудом шевеля пересохшими губами. И снова тошнотворный, неискоренимый вкус наполнил его рот. Это было похоже на отравление – вот именно, на тяжелое, смертельное отравление. Ибо от предательства нет противоядия, а звезды никогда не лгут.

Кученей стояла у стены, тесно прижавшись к ней лицом, и сосредоточенно смотрела в малый глазок, позволявший видеть все, что происходило в соседней горнице. В обычное время глазок этот был прикрыт сборками зеленой камки, укрывавшей стены, и мало кто знал, где скрыто потайное отверстие. С противоположной стороны вообще ничего нельзя было разглядеть на щедро размалеванной узорчатыми травами стене, так что царица вволю могла разглядывать высокого молодца в праздничной одежде. Пшеничные кудри его вились кольцами, по-девичьи яркие губы были окружены молодыми усами. Синий кафтан, полы которого были обвиты серебряной канителью, туго облегал широкие плечи и сходился на тонком поясе, охваченным шелковым кушаком.

Кученей медленно улыбнулась: ей очень понравилось то, что она видела. Век бы стояла да глядела на этого красавца! И стоило немалых усилий скрыть улыбку и отойти от глазка с недовольным и хмурым выражением лица.

Поджав губы и не удостоив взглядом молоденькую девушку, которая, тиская в руках вышитый платочек, с трепетом взирала на царицу, она подошла к окну и опустилась в свое любимое кресло с удобными подлокотниками. Подперлась ладонью и придала своему лицу выражение самой глубокой задумчивости. А перед глазами так и сияли ясные голубые глаза молодца, рдели его вишневые губы, манил к себе стройный стан… Кученей стало жарко, и она зло оттянула от горла тугое ожерелье.