Медленно выпрямившись, Мазур протянул:
– Лариса, ты представляешь – какая-то сволочь
ухитрилась заснять вас вчера с милой Танечкой на той даче...
Она сорвалась, не выдержала напряжения. А может, и не
сорвалась, может, вполне хладнокровно попыталась довести задумку до конца,
только уже без сообщника. В руке у нее появился небольшой черный пистолет, дуло
взмыло на уровень голов Мазура с Гвоздем, палец решительно потянул спуск...
И вместо выстрела раздался сухой металлический щелчок. Но не
следовало усматривать в осечке какую-то мистику – попросту Мазур, навестив
вчера посреди ночи этот кабинетик, отыскал в столе немецкую волыну и подпилил
ударник – всего-то на пару миллиметров, но этого было достаточно, чтобы боек не
достиг капсюля...
– Фомич, забери у нее пушку, – сказал Мазур с
безразличным видом. – Это, в конце концов, твоя баба, вот сам и
разбирайся...
Она молчала, смертельно бледная – какие тут, к чертям,
недомолвки, какие оправдания... Гвоздь надвинулся на нее, как бульдозер, Мазуру
показалось, что сейчас хрястнет жуткий удар...
Нет, шантарский крестный Папа оказался на высоте. Он всего
лишь выдернул у Лары пистолет из пальчиков, придавил ей ладонью плечо, заставив
опуститься в кресло, обошел вокруг стола и сел. Не глядя на Мазура, спросил:
– Что там за Танечка, что там за дача?
Мазур взял видеокамеру, предусмотрительно поставленную на
пол в уголке, уже сноровисто нажал пару кнопок:
– А вот, Фомич, это самое кино...
Гвоздь недолго смотрел на крохотный экранчик. Взвесив камеру
на руке, запустил ее через всю комнату, и она смачно влепилась в стену. Что-то
отлетело, дребезжа.
– Есть такая наука – генетика, – сказал
Мазур. – Согласно генетике, у двух синеглазых родителей ни за что не может
родиться кареглазый ребенок. – Он старался говорить бесстрастно, холодно,
прекрасно понимая, как унижен сейчас Гвоздь. – Но это все лирика – и
кареглазое дите, и это... – Он кивнул в сторону раскуроченной
камеры. – Главное, Фомич, совсем в другом. Это неправда, что брак по
расчету самый крепкий – во всяком случае, не каждый... Она захотела с о с к о ч
и т ь, ты ей был больше не нужен. У нее появилось собственное дело, небольшое,
но хлебное, ей хотелось, расправив крылышки, выпорхнуть на свободу... но при ж
и в о м муже это было бы трудно проделать. Потому-то мы с тобой и должны были
прикончить друг друга на этом самом месте. Она совершенно ни при чем. Ты
просто-напросто из-за чего-то смертельно поссорился со своим московским
генералом, и мы нашпиговали друг друга свинцом...
О кое-каких д е т а л ю ш к а х – то есть о кассете, уютно
пригревшейся во внутреннем кармане его пиджака – следовало все же промолчать.
Трудно предсказать, как поведет себя Гвоздь, когда на него свалится еще и э т
о. Благо Ларочка ни за что не станет упоминать о существовании кассеты – на ней
и так много чего повисло...
– Я действительно в чем-то старомодный человек,
Ларочка, – сказал Мазур устало. – Но это еще не значит, что я готов с
ходу верить всякой ерунде, которую мне преподносит очаровательная женщина. До т
а к о г о идиотства моя старомодность не простирается. Повидал кое-что. И
предавали меня женщины, и убить пытались...
Она сидела с мертвым, бледным лицом. Как бы она ни была умна
и коварна, сказать ей сейчас было попросту нечего... Не тот расклад.
Гвоздь медленно встал, навис над ней, и она шарахнулась,
ожидая удара. Однако оскорбленный в лучших чувствах муженек всего лишь поднял
ей подбородок двумя пальцами и проговорил медленно, раздельно, тусклым голосом:
– Я так полагаю, мы в разводе, сучка? Не дергайся, я об
тебя руки пачкать не буду... и никто не будет. Я тебе просто предскажу будущее,
не хуже любой цыганки. Ты, мандовошка, нынче же вечером будешь стоять на
«бляжьем проспекте» – под присмотром персонального сутенерчика, в самой что ни
на есть мини-юбочке, с килограммом косметики на морде. И пахать ты там будешь,
пока рак на горе не начнет марш Мендельсона высвистывать...
Мазуру нисколечко не было ее жалко – потому что по е е
раскладу ему предстояло лежать в морге с бирочкой на ноге, а это, согласитесь,
несколько меняет дело и избавляет как от лишней сентиментальности, так и от
сочувствия...
– Значит, и Котовского... – проговорил Гвоздь,
отвернувшись от супруги.
– Знаешь, Фомич... – сказал Мазур устало. –
Это все – совершенно мне не интересные мелкие детали, ненужные подробности... С
этим ты и сам справишься, без особого труда. А я, уж прости, вынужден
откланяться. Я сделал все, чего ты от меня хотел, правильно? Вот видишь... У
тебя есть дохлый злодей – и живой свидетель, который охотно прольет свет
на темные стороны дела... По-моему, никаких претензий ко мне быть не может. Я
свою работу сделал. И потому ухожу.
Он двигался к двери, зорко наблюдая краешком глаза за
Гвоздем – но тот и не вздумал хвататься за оружие. Лишь когда Мазур повернул
головку замка, Гвоздь прямо-таки вскрикнул с неподдельным удивлением:
– А почему...
– Почему я нисколько не озабочен судьбой нашей
пленницы? – понятливо подхватил Мазур. – Почему я не требую вернуть
мне девушку? Извини, Фомич, я не гений, но ты меня недооценил, головореза
старого... Недооценил. Прощай, чего там...
Он тщательно прикрыл за собой дверь, решительными шагами
пересек прохладный зал – судя по спокойному лицу продавщицы, выстрелов она не
слышала, звукоизоляция отличная – вышел на улицу и сел в машину с
примечательным номером. Тяжело отдуваясь, провел ладонями по лицу.
Не было времени на отдых. Не было времени расслабляться. Ему
еще предстояло поставить п о с л е д н ю ю точку – пока Гвоздь не опомнился и
не сложил дважды два, получив тем самым четыре...
Глава 6
Адмирал, адмирал, улыбнитесь...
Это было небольшое и красивое, белое двухэтажное зданьице,
разместившееся в некотором отдалении от крайних домов, прямо на низком берегу
Шантары – респектабельный отельчик для особо важных персон (или обладателей
особо толстых портмоне), не особенно и широко известный людям несерьезным и
суетливым. Самое подходящее место, где мог бросить якорь сухопутный морячок по
имени...
Мазур назвал это имя очаровашке за стойкой, и она, даже не
оглянувшись на доску темного дерева, кивнула:
– Он у себя, седьмой номер...
В свою очередь вежливо ей поклонившись, Мазур степенно
направился на второй этаж. Толстый ковер глушил шаги, вокруг, куда ни глянь –
солидное темное дерево и начищенная медь, ни малейших признаков жизни...
Он постучал. Темная дверь с бронзовой семеркой распахнулась
почти сразу же – ну конечно, кого тут е м у опасаться? В особенности, если он
считал себя хитрее всех...
Отработанным движением Мазур сделал левой ладонью резкий
жест, на пару минут лишивший хозяина номера возможности издавать громкие звуки,
правой столь же уверенно заехал в солнечное сплетение. Пинком оттолкнул
полусогнутого Нечаева в глубь номера, подхватил свой «дипломат», вошел,
тщательно прикрыл за собой дверь, запер ее на вычурный ключ, а ключ надежно
упрятал в карман. Сел в кресло, закурил и с холодным исследовательским
интересом смотрел, как корчится его высокопревосходительство, господин
вице-адмирал, сволочь такая.