– Ага, совпадение... Вот только дня за три до т о г о
Лара его отыскала и потребовала кассету. Даже денег не предлагала, стерва. Или
кассета, или – «крайние меры». Лева посмеялся, послал ее подальше, дурик... А
потом... Воды много утекло, она и забыла про эти снимочки, надо полагать... и
вдруг аукнулось... Пустяк, если подумать... Или нет?
«Да нет, не пустяк, – подумал Мазур, представив
решительное, холодное, о б т я н у т о е лицо Гвоздя. – Отнюдь не
пустяк. Она ведь, насколько удалось вычислить, л е п и л а образ насквозь
домашней тихони, ангела светлого не от мира сего. А тут, изволите ли видеть, в
цвете показано, как наш ангелочек один п р и ч и н д а л в рот затянул на всю
длину, а второй с противоположного конца засадили... Допустим, это еще не
смерть и не развод, – но ведь отношение резко переменится, жить станет не
в пример труднее. Жена Цезаря должна быть вне подозрений, сие не нами придумано
и – не сегодня. Имидж трещинами пошел бы, а имидж ей чертовски дорог. И не
говорите мне, что она не способна послать у б и в ц е в... Ого-го, я-то ее уже
знаю немножко...»
– Я уже месяц дома не живу, – сообщил его
собеседник. – А как же, приходили... Сообразила: если кассета сохранилась,
быть она может только у меня. Вот только я ухитрился слинять вовремя, а про
Нинку, – он обвел рукой комнату, – она пока не знает... Вообще, надо
из этого милого города сваливать, хоть и жалко – я ж здешний...
– Твое дело, – сказал Мазур. – Ты человек
взрослый... Я так понял, старая лесбиянка – это госпожа Нечаева, Анна
Всеволодовна?
– А кто ж еще? Там у них хорошее гнездышко – она,
Танька из «Радости», еще парочка... Я ж все подробно рассказал вашей девочке,
когда вели переговоры... Она что, не рассказала?
«И никому уже ничего не расскажет, – подумал Мазур,
понурясь. – Опасные игры имеют тенденцию кончаться, и печально...»
– Только меня вы ни во что не впутывайте, – заявил
парень с забавной смесью воинственности и уныния. – Я вам товар
отдал, бабки получил – и разбежались, как тараканы от «Рейда». Ясно?
– Чего уж яснее... – вздохнул Мазур,
вставая. – Всего хорошего!
Оказавшись на улице, он не сразу вернулся к машине. Купил на
углу конверт, засунул в него одну из особенно пикантных фотографий,
предварительно коряво нацарапав на обороте гелевой ручкой:
«Пятьдесят тысяч баксов – в пакет. Оставишь на главпочтамте
«предъявителю купюры ЬТ 6430206». Срок – три дня, иначе возьмет другой
покупатель, в генеральских погонах, столичный гость. И без фокусов». Запечатал,
сунул в карман и направился к машине, пробуя даже насвистывать от охватившего
охотничьего азарта.
Через каких-то четверть часа получивший от него сотню
тинэйджер скрылся в кондиционированной прохладе картинной галереи
«Сибирия-Арт», уже через минуту появился на улице, Мазур вышел из своего
укрытия, подошел к нему и выслушал доклад – конверт взяли «два качка в
приемной» и обещали передать хозяйке, не распечатывая, после чего один из них
скрылся в кабинете, откуда вернулся уже без конверта. Вот так, простенько и со
вкусом. Честно выдав юнцу вторую сотню, Мазур вернулся в машину, сел, не
включая мотора, закурил и подумал, что события вышли на самую что ни на есть
финишную прямую. Начиналось самое веселое и незамысловатое – всего-то сидеть
спокойно и ждать, когда тебя начнут убивать...
Глава 5
Разводы по-шантарски
– Нормально жилетик сидит, не беспокоит? –
поинтересовался Мазур заботливо.
– Чего там... – Гвоздь кончиками пальцев потрогал
поддетый под рубашку бронежилет. – Степаныч, а ежели в лоб шмальнут? Я не
боюсь, интересно просто, ты такой загадочный – спасу нет...
– Если это тот, на кого я думаю, он будет стрелять по
тулову, – сказал Мазур. – Ш к о л а у него такая... Погоди!
Он взял засвиристевший мобильник, торопливо откинул
крышечку.
– Она со вчерашнего вечера дома, – прилежно
доложил Быча. – Вот только свет чего-то так утром и не зажигался...
– Ага, – сказал Мазур, щерясь. – Вот что,
срочненько придумайте, под каким благовидным предлогом вам влезть в квартиру.
Сначала позвоните, спросите что-нибудь: где Пиндюрин живет, Иван Христофорович,
не даст ли червонец в пользу шахтеров Кузбасса... Ясно?
– Ага. А если никто не откроет?
Мазур ответил, не раздумывая практически ни секунды:
– Если никто не ответит – в х о д и т е. И
немедленно звони. Конец связи.
Он отложил телефон, придвинул к себе толстую стопочку белых
листов, где аккуратно, по часам и минутам, были расписаны передвижения Анны
Всеволодовны Нечаевой по славному граду Шантарску – труд, начатый еще покойным
Котовским, кропотливо продолженный покойным Гигой и, наконец, так и не
прервавшийся при переходе руководства в руки Мазура.
Если и была н о р а, то она могла оказаться в
одном-единственном месте, отмеченном частыми и, в общем, не имевшими д р у г о
г о объяснения визитами Анны Всеволодовны. Совсем не то место, которое может
служить для лесбийских забав интеллигентных дамочек... Следовательно, Мазур
вычислил правильно.
Гвоздь сидел в уголке, наблюдая вот уже битый час за
хлопотами Мазура с видом самую чуточку снисходительным – это не значит,
что он Мазуру не верил, просто, надо полагать, хотел на всякий случай сохранить
лицо. Если Мазур ухитрился бы крупно промахнуться, всегда можно сказать: ну как
же, я с самого начала относился несколько иронически...
Новый звонок – это телефон на столе. Гвоздь, оказавшийся
ближе, снял трубку, послушал, повернулся к Мазуру:
– Это ты Питер заказывал, Степаныч?
– Ну разумеется, – сказал Мазур, принимая у него
трубку и прикрывая микрофон ладошкой. – Фомич, ты вот что... Пока я говорю,
ты бы вернул мои документы и все прочее... Честное слово, самое время...
Говорил он недолго и, бросив трубку на рычажки, с довольным
видом улыбнулся. У вице-адмирала Самарина по кличке Лаврик были свои крупные
недостатки, боже упаси попасть к нему в тягостной роли виновника или просто
подозреваемого – но имелись и достоинства, опять-таки крупные. Лаврика в свое
время учили ремеслу еще сталинские кадры, пережившие и вождя, и лысого
кукурузника, поскольку гэбисты – самые долговечные люди на грешной земле. А
кадры эти отличались двумя примечательными особенностями – во-первых, они
были крутыми профессионалами (поскольку за непрофессионализм в те суровые
времена наказывали отнюдь не выговорами), во-вторых, каким бы диким это кому-то
не показалось, им была свойственна некая справедливость. То, что это была
справедливость дикого зверя, хищника, не многое меняло. Главное, на Лаврика
можно полагаться, особенно когда он всерьез заинтригован многозначительными
недомолвками Мазура и явными намеками на серьезность дела. Если все пройдет
гладко, если все догадки верны, если удастся остаться в живых – Лаврик
ломанется в игру, как танк сквозь березки...