Безусловно, кое-какие подозрения у Лаврика будут – в
особенности учитывая, что это дело прямиком попадет в его цепкие лапы, минуя
милицию. Возможно, Лаврик и докопается до каких-то там о б р ы в о ч к о в. Но
– не более того. Слишком многих к л ю ч е в ы х фигур уже нет среди живых,
а те, что еще здравствуют, благоразумно промолчат, и прищучить их будет
невозможно даже Лаврику. Обойдется. Точно, обойдется. Сглотнут...
А вот с Нечаевым никак нельзя было поступить иначе – улик
против него и в самом деле не имелось. А Михася ему никак нельзя было простить
– наверняка его мальчики Михася и убрали, когда он где-то лопухнулся, он же не
знал про Нечаева, не подозревал, что доверять ему нельзя. А Нечаев наверняка
бывал в здешнем Центре, здесь у него хватает высокопоставленных приятелей, вот
и узнал, быть может, Михась с ним же и посоветовался обиняками...
Такой вот импровизированный суд офицерской чести, господа. А
кто не без греха, пусть бросит в меня камень...
Вздохнув, Мазур поднялся, тщательно стер с картины свои
отпечатки пальцев, отнес ее в спальню и, вернувшись, решительно снял телефонную
трубку. Никакой радости от своего несомненного триумфа он не испытывал – как
всякий раз, как обычно. Его триумфы оставляли позади столько трупов и сжигали
столько нервов, что радоваться не было никакой возможности...
* * *
Красноярск, 2001