– Я же тебя порву, как Тузик грелку, за такие фокусы,
раком поставлю, сосунок. Из тебя кровельщик, как из собачьего хвоста сито...
Лицо у него было спокойное, но на него следовало бы ради
облагораживания надеть какую-нибудь уютную, приятную маску – вроде физиономии
Фредди Крюгера, гораздо более мирной по сравнению с тем ласковым оскалом, что
сейчас был обращен к младшему собрату по нелегкому ремеслу.
– Дядя Коля! – прямо-таки взвыл
поверженный. – Бля буду, не я! Не мои это! Я ж тебя уважаю...
Его трясло крупной дрожью. Гвоздь поднял на Мазура бешеные
глаза, и тот парочкой скупых жестов обрисовал ситуацию.
– Ну ладно, – сказал Гвоздь, в последний раз
встряхнув младшего собрата. – Считай, по нулям, никто никому не должен. Но
если ты мне еще раз неприятности создашь, сявка, я тебя в неглыбком месте
утоплю... Пшел! – Он резко выпрямился, кивнул Мазуру. – Поехали,
Степаныч. Садись за руль. А ребята тут срочно уберут...
Не дожидаясь вторичного приглашения, Мазур, и сам жаждавший
отсюда убраться как можно быстрее, прыгнул за руль. Погнал «Волгу» по немощеной
дороге, круто поднимавшейся вверх, в город. Не поворачивая головы к спутнику,
сказал сухо:
– Две пули на двоих. Оба мертвые. Или стрелок был очень
уж резкий, или... Или он т в о й, Фомич. Кто-то, кого они прекрасно знали,
уважали и никак не ожидали такого вот подвоха...
– Останови, – резко бросил Гвоздь, и, не успела
машина замереть, как он выскочил на обочину, проворно отошел метров на
двадцать, махнул Мазуру.
Тот подошел вразвалочку, спросил с каменным лицом:
– Опасаешься подслушки, Фомич?
Он видел по лицу собеседника, что угодил в десятку. Гвоздь,
однако, промолчал, досадливо скривился. Ну разумеется, неуместно ему было,
такому могущественному и несгибаемому, признаваться перед своим то ли
заложником, то ли батраком, что дела в теневом королевстве давно уже пошли
наперекосяк, и мысли приходят в то шизофреническое состояние, когда кажется,
что доверять нельзя никому...
– Степаныч, ты профессионал, – сказал Гвоздь
отрывисто, сухо. – Что тебе еще нужно? Денег? Людей? Пулеметы бесшумные?
Луну с неба? Все тебе будет, кроме Луны, только работай... Сукой буду, озолочу,
проси, что хочешь, как в сказке, кроме жопы... Ну прав ты, прав. Эта проблядь
где-то близко, под самым носом, а вычислить его я не могу... Ты когда начнешь
хоть что-нибудь понимать?
– Как только догадаюсь, почему пули пролетают мимо нас
с тобой, – сказал Мазур, глядя ему в глаза. – Если есть ключик, он
именно в э т о й загадке. Масса народу, должно быть, уже в курсе, что ты почуял
к а з а ч к а и пригласил для охоты на него целого адмирала...
– Генерала, – поправил Гвоздь с каменным
лицом. – Я тебя как генерала с в е т и л. Московский генерал, суперспец...
– Генерал, адмирал – это детали, – сказал
Мазур. – Главное в сути, а суть проста и многим известна... Отчего же до
сих пор никого из нас двоих не шлепнули? Не пойму. Мелькают какие-то наметки,
но в к а р т и н к у никак не сливаются... – Он помолчал и решился: –
Фомич, можно циничный вопрос? Если с тобой, паче чаяния, что случится, кому
останется х о з я й с т в о? Те самые заводы, газеты, пароходы? Я не из
праздного любопытства спрашиваю... Какая доля может отойти законной супруге?
– Мизерная, – почти не раздумывая, ответил
Гвоздь. – Вовсе даже ничтожная. Степаныч... А, Степаныч? Ты
э т о брось, понял? Ларка тут не при делах. Я, конечно, тоже читал
эти американские романчики – где коварная супружница травит мухоморами
мужа-миллионера или нанимает ему взвод киллеров... Вздор. У н а с это не проходит.
А если и проходит, то исключительно с барыгами по жизни, с торгованами по
первой и единственной профессии. Я – дело другое. Если мне упадет на темечко
дистанционно управляемый кирпич, дело приберет с т а я. И не достанется Ларке
ни гвоздя от заводов, ни винта от пароходов, о чем она прекрасно знает, она у
меня умная. Нет, ты не в ту сторону смотришь...
– Но ты ведь думал, Фомич, об э т о м
нюансике? – без улыбки спросил Мазур. – Вовсе и не удивился моему
вопросику, гладко и подробно ответил, так, словно прокручивал уже идею...
– Ну и что, ежели прокручивал? – глядя в сторону,
сказал Гвоздь. – Приходилось прокручивать в с е варианты. Жизнь научила не
доверять никому... только, повторяю, ты не там ищешь. Ларке достанется сущая
мелочь, и она это отлично понимает. А потому и не станет никогда к р у т и т ь.
Ей и в нынешнем ее положении жить хорошо. Да и не смогла бы она самостоятельно
выйти на эту хитрющую крутизну, что невидимкой возле меня стелется... Это не
только ее касается. Я многих проверял, по отдельности...
«Вот то-то и оно, – подумал Мазур. – По
отдельности. А если те, кто по о т д е л ь н о с т и выглядел чистехоньким,
образовали с о ч е т а н и е, которого
ты не предусмотрел? И я, старый дурак, тоже. Нелепица? Не такая уж...»
– А Томка?
– Степаныч... – поморщился Гвоздь. – Ну ты же
сам в это не веришь. Уж тут-то...
– Не верю, – сказал Мазур. – Тыкаюсь вслепую,
в надежде, что вдруг в башке сложится цельная картина из этих дурацких
обрывочков... Вот если бы я знал, кто меня тебе продал...
– Э, нет, – сказал Гвоздь решительно. – Это
уж, прости, так секретом и останется... еще и оттого, что с э т о й стороны нет
никакой угрозы. Короче. Что тебе нужно все-таки?
– Вот чего мне пока что не нужно, так это денег, –
сказал Мазур, подумав. – Парочку надежных... впрочем, кто нынче при таком
раскладе может быть надежным? Лучше уж парочку откровенно тупых ребят – но
таких, которые будут выполнять приказы от сих и до сих, ни единого вопроса не
зададут. Чем они проще и дальше от жизненных сложностей, тем лучше. Найдешь?
– Такого добра...
...Мазур слушал доклад, сидя в кабинете, в отведенных ему
покоях, с распущенным узлом галстука и стаканчиком виски в руке –
расположившись в вальяжно-раскованной позе немаленького босса, имеющего право
руководить и строго спрашивать отчета.
Судя по поведению собеседника, ничем внешне не
примечательного крепыша лет тридцати по кличке Быча, тот не был посвящен в г л
у б и н н ы е сложности, искренне полагая Мазура не пленником на крючке, а
значительной персоною из столиц, близкой к Папе. Особым интеллектом Быча не
блистал, но излагал факты подробно и толково.
О том, что незадачливый директор магазина «Радость» не
дрыхнет долгим алкогольным сном, а натуральным образом мертв, точнее говоря,
лишен жизни насильственным образом, дознались даже не поздним вечером, а утром
следующего дня. Валькирия Танечка, судя по ее показаниям, так и ушла домой,
ничегошеньки не заподозрив – уверяла, что шеф и раньше заваливался дрыхнуть
надолго, в той самой комнате, так что не стоило его будить. Ночной сторож, явившийся
с концом рабочего дня, опять-таки не заподозрил, что провел ночь в компании
остывшего трупа – он тоже прекрасно усвоил привычки нанимателя, заступив на
вахту, лишь мельком заглянул в комнату и со спокойной совестью отправился
дрыхнуть сам. Утром приехала Танечка, а сторож ушел. Лишь часов в одиннадцать
дня кто-то из постоянных, особенно настырных собутыльников, жаждавший то ли
общения, то ли деньжат на опохмел, энергично взялся будить мнимоспящего, стащил
его с дивана... и вылетел в торговый зал, распугав воплями ранних ценителей
прекрасного. Тут оно все и закрутилось – милиция, переполох, эксперты...