Я не стал спрашивать.
Вместо этого, выждав должное время, нырнул в расцвеченный цветными лентами сумрак. Что ты искал, враг мой? Элис Ластхоп? Нелегко, правда, Единорог? Нелегко быть любопытным как кот и не уметь ясновидеть. В одиночку, без проводника — страшно представить, куда ты способен забрести.
Вот она, моя серебряная леди, вот они оба: два человека, два имени, две искры. Подойдем, посмотрим. Послушаем.
Но не вздумай прикасаться к ним. Трогать Гюнхельда опасно, даже зная имя. А трогать Элис я тебе не позволю.
Не моя. Не серебряная. И даже не леди.
Блестка слюды.
Пустяк.
…Это первое впечатление. Самое первое: миг, короткий, как взмах ресниц, и отчетливый, как пощечина. Наваждение? Нет. А если даже и так, кто, кроме меня, способен в этом разобраться?
…Рассказ по порядку вышел долгим. Еще хорошо, что Элис, как учили на практических занятиях, по возвращении домой законспектировала все, что слышала, и даже сделала наброски резьбы на стенах подземелий, пещеры с садами-террасами и портрета лонмхи. Благодаря конспекту рассказывала она довольно точно и подробно, но временами сбивалась, забегая вперед, и Курт со всей возможной деликатностью возвращал ее к теме.
— А потом он пригласил меня в ресторан. Мы вернулись в замок… к замку, и прямо оттуда… ох, я не знаю, как объяснить. Сделали два шага и оказались на улице. Такая улочка узкая, камень, грязновато. И часы в витрине… там магазинчик с разной ерундой, сувениры не сувениры — так, дрянь всякая, и часы. Довольно много. На всех — час пополудни. А на моих — два. Другой часовой пояс, представляете?
… — Чем дальше от Ауфбе, тем легче ходить, — объяснил Невилл, — в Берлин я предпочту поехать, а сюда могу просто уйти.
Он тоже взглянул на витрину, пожал плечами:
— Продажа и скупка краденого. Маленькая торговля в маленьком городе. Пойдемте, на что здесь смотреть?
Ресторанчик оказался рядом — только улицу перейти, да свернуть в крохотный, на удивление чистый и светлый двор. Там, вокруг небольшого фонтана — мраморного ангела, проливающего воду из кувшина с узким горлом — расставлены были несколько столов, да за приоткрытой дверью виднелся полутемный зал. Тихо играла музыка. За одним из столов ели и беседовали трое мужчин, очень похожие на мавров из легенд о Карле Великом. Темнокожие, в чалмах и национальных одеждах, названия которым Элис и не знала…
— Когда мы вошли туда, во двор, они встали, — Элис многозначительно взглянула на Курта, — спиной к нам сидели, но встали все одновременно. Обернулись и поклонились. И хозяин такой… там все странно.
…Хозяин был странный. Улыбчивый молодой парень, светловолосый, румяный. Кровь с молоком. Откуда и взялся такой на берегах Средиземного моря? Невилла и Элис он обслуживал лично и все, что ставилось на стол — даже ерунду, вроде вазочки с оливками — сопровождал веселыми комментариями. Шутками и прибаутками, от которых удивительным образом возбуждался аппетит.
— А чему удивляться? — искренне не понял Невилл. — У меня разные слуги. Кто-то покровительствует злодеям, кто-то влюбленным, а кто-то — поварам и гурманам. Отравители тоже по его части, но довольно узкая область: придворные и… как это теперь называется?… ближайшее окружение глав государств. В нынешнее время яды вышли из моды, теперь преимущественно стреляют. У вас вот, в Городе Ангелов, скоро застрелят одного перспективного сенатора…
— Кого именно?! — перебил Курт, позабыв о собственном намерении придерживаться порядка.
— Он не сказал, — Элис качнула головой, — даже не сказал, когда. Я тоже спрашивала.
…Невиллу сенатор был не интересен. Одной смертью больше — о чем тут говорить? Он, может быть, и о страхе не стал бы рассказывать, если бы не считал нужным объяснить Элис то, что для него было самоочевидно.
Страх — начало веры.
— Он сродни боли. Он так же необходим. Люди пока еще умеют чувствовать боль, но бояться они уже разучились. Забыли, чего нужно бояться, и не помнят больше, как защищаться от страшного. Оно ведь и страшным быть перестало. Дети — да, они помнят. Точнее, знают. И порой плюшевый мишка в постели или включенный ночник — единственное, что спасает от смерти или от участи худшей, чем смерть. Смешная защита, хрупкая, однако когда вокруг предостаточно жертв, вообще не способных защититься, хватает и ее.
Иное дело — взрослые. Даже те из них, кто еще молится на сон грядущий, не верят в охранительную силу молитвы. Просто потому не верят, что не знают, от чего же нужно защищаться. От “страха нощнаго…”? Смешно.
…Ободряющая улыбка. Блеск острых зубов.
— Даже смерть страшна, мисс Ластхоп. Куда страшнее попасть в один из моих садов. Еще более страшно вовсе потерять душу. Обреченные гореть в аду, люди ничего не предпринимают для своего спасения, они просто не знают, что ждет их, не верят. Не боятся. Умирают. Вы видели корзину моей садовницы? Полную корзину овощей. Сейчас она на рынке, продает их там — дешево, слишком дешево. Люди же, польстившиеся на низкую цену, жадные люди, слишком экономные, чтобы быть подозрительными, или слишком бедные — это не важно, они заболеют. Я не знаю, чем именно, думаю, лонмхи и сама не знает: существует множество пороков, их куда больше, чем листьев на капустных кочанах в ее корзине, и трудно сказать наверняка, который окажется сильнее. Важно, что садовница пополнит сад. И это еще не все. Вы знаете, дети часто отказываются от еды, без всяких объяснений. Просто: не хочу, не люблю, не стану. А родители, матери и бабушки — уговорами, отцы — угрозами, заставляют их есть. Родители знать не желают детских “не хочу”. И дети, которых накормят купленными у лонмхи овощами, попросту умрут.
Элис с сомнением взглянула на свой “сальпикон де марискос”. Запах пряностей и креветок не вызывал ни малейшего желания отказываться от еды, с объяснениями или без оных. Но с другой стороны… кто его знает?
Невилл слегка улыбнулся:
— В последнее время умирают не все. Человеческие лекари действительно стали очень мудры. Вы не боитесь сейчас, мисс Ластхоп, потому что я сделал так, чтобы вы не боялись. Простите мне это своеволие, но сейчас страх может только помешать нам.
— Вы убиваете детей? — уточнила Элис, действительно, без особого возмущения. На вкус салат оказался даже лучше, чем на вид или на запах.
— Убиваю тела, — последовал ответ, — не души. Попробуйте вот этих моллюсков. Так их готовят только здесь, остальное — жалкое подражательство. А душу вообще не убить, но у взрослых, у тех, кто не смог или не пожелал защищаться, ее можно отнять. Я уже говорил об этом. Наверное, по замыслу фийн диу
[20]
, — Невилл мимолетно взглянул вверх, в синее небо над высокими стенами, — страх должен был оберегать души людей. Но, странное дело, даже когда смертные верили в нас, они предпочитали лучшей из защит — неуязвимости праведной жизни — примитивное оружие: молитвы и суеверные обряды. Язычники, монотеисты, нынешние маловеры — все сходятся в одном: лучше повесить на дверь связку чеснока, чем жить так, чтобы вампиры обходили твой дом стороной. Вы верите в вампиров, мисс Ластхоп?