Она кивнула, но продолжала внимательно следить за мной.
Глаза у нее были синие-синие, темнее, чем когда-либо, — цвета океана перед
началом шторма. Своим внутренним глазом я увидела сверкавшую сталь ножниц и то,
как падает в пыль маленькая пуговка ее носа. И я скажу, о чем я подумала, — я
подумала, что Господь исполнил половину моей молитвы. Именно так Он и отвечает
верующим. Вся та ложь, которую я рассказывала о Джо позже, не звучала более
правдоподобно, чем в тот жаркий июльский день среди бобов и корнишонов… но
поверила ли она мне?
Поверила и никогда не сомневалась? Как бы страстно я ни
желала получить положительный ответ, я не могла утверждать это. Именно от
сомнений ее глаза стали темнее, чем обычно.
— Самый большой мой грех в том, — добавила я, — что я купила
ему бутылку виски — пытаясь умаслить его, — но мне следовало бы знать его
лучше.
Она еще с минуту смотрела на меня, затем нагнулась и подняла
с земли корзинку с огурцами, которые я собрала.
— Хорошо, — произнесла она. — Я отнесу это в дом.
И все. Мы никогда больше не говорили об этом — ни до того,
как они нашли его, ни после. Наверное, до нее доходили сплетни насчет меня как
на острове, так и в школе, но мы никогда больше не говорили об этом. Именно в
тот день в саду между нами возникло отчуждение. Тогда в семейной стене
появилась трещина, и между нами встал целый мир. С тех пор трещина становится
все шире и шире. Селена регулярно звонит и пишет мне, в этом она образцовая
дочь, но все равно мы далеки друг от друга. Мы как чужие. Я сделала это в
основном из-за Селены, а не из-за мальчиков или денег, которые их папочка пытался
украсть у них. В основном из-за Селены я подтолкнула его к смерти, и то, что я
пыталась защитить ее от него, стоило мне самого сокровенного в ее любви.
Однажды я услышала, как мой собственный отец сказал, что Господь Бог выкинул
презабавную шутку, когда создавал мир, и годы спустя до меня начал доходить
истинный смысл его слов. И знаете, что самое ужасное? Иногда это забавно.
Иногда это настолько смешно, что невозможно удержаться от смеха, даже если все
вокруг тебя рушится и распадается.
А в это время Гаррет Тибодо и его помощники сбивались с ног,
разыскивая Джо. Дошло до того, что я начала уже подумывать о том, что, может
быть, мне самой как-то подтолкнуть их на след. Я бы с радостью оставила Джо
лежать там, где он лежал, до Страшного Суда. Но деньги лежали в банке на его
счету, и я не собиралась ждать еще семь лет, пока его не признают официально
умершим, чтобы я могла забрать их. Селена должна была поступать в колледж уже
через два года, а для этого понадобятся деньги.
Мысль о том, что Джо мог, прихватив с собой бутылочку и
отправившись в лес за домом, либо угодить в капкан, либо разбиться где-то,
блуждая в темноте, витала в воздухе. Гаррет утверждал, что это его идея, но мне
очень трудно поверить в это, особенно проучась с ним столько лет в одной школе.
Но неважно. В среду днем он вывесил объявление, а в субботу утром — это было
через неделю после затмения — он собрал поисковую группу из сорока или
пятидесяти мужчин.
Они растянулись в линию от Ист-Хед до Хайгей-тского леса и
прочесали лес, а потом и Русский Луг по направлению к дому. Я видела, как они,
смеясь и перебрасываясь шутками, шли по лугу, но шутки сменились проклятиями,
как только они вступили в наши владения и добрались до зарослей ежевики.
С замиранием сердца я следила за ними, стоя у входной двери.
Я помню, как думала, что, слава Богу, Селены нет дома — она пошла навестить
Лауру Лэнгилл. Потом я испугалась, что из-за колючек ежевики они пошлют все к
черту и прекратят поиски, так и не добравшись до старого колодца. Но они
продолжали идти. Я сразу же услышала крик Сонни Бенуа:
— Эй, Гаррет! Сюда! Иди сюда! — и я поняла, что Джо найден.
Конечно же, последовало вскрытие трупа. Они сделали это в
тот же день. когда нашли Джо; кажется, оно еще продолжалось, когда Джек и
Алисия Форберт с наступлением сумерек привезли мальчиков. Малыш Пит плакал, он
был растерян — я не думаю, что он осознавал, что же в действительности
произошло с его папочкой. Однако Джо-младший понимал, и, когда он отозвал меня
в сторонку, я подумала, что он собирается задать мне тот же самый вопрос, что и
Селена, и я приготовилась повторить свою ложь. Но он спросил меня абсолютно о
другом.
— Ма, — сказал он, — если я обрадовался, что он умер, меня
Господь пошлет в ад?
— Джо, человек не властен над своими чувствами, и мне
кажется, Бог знает об этом, — ответила я.
А потом он расплакался и сказал нечто, что разбило мое
сердце.
— Я пытался любить его, — вот что он сказал мне. — Я всегда
пытался, но он не позволил мне.
Я обняла сына и изо всех сил прижала к себе. Мне показалось,
что я сейчас тоже разрыдаюсь… вы же помните, что я плохо спала, к тому же у
меня не было ни малейшего представления о том, как оно все повернется.
Во вторник было дознание, и Люсьен Мэрси, который за все
время своей врачебной практики столкнулся с единственным подобным смертельным
случаем на Литл-Толл, наконец-то сообщил, что мне позволено похоронить Джо в
среду.
А вот в понедельник, за день до дознания, позвонил Гаррет и
спросил, не могла ли бы я заглянуть к нему в офис на пару минут. Я ждала и
боялась этого звонка, но у меня не было выбора, нужно было идти, поэтому я
попросила Селену покормить мальчиков завтраком и ушла. Гаррет был не один. С
ним был доктор Джон Мак-Олиф. К этому я тоже была более или менее готова, но
все же мое сердце начало биться чаще.
В те годы Мак-Олиф был медицинским экспертом. Он умер три
года спустя, когда снегоочиститель врезался в его «фольксваген». После смерти
Мак-Олифа экспертом стал Генри Бриартон. Если бы в 1963 году экспертом был
Бриартон, я чувствовала бы себя намного легче в тот день, готовясь к нашему
маленькому разговору. Бриартон был умнее Гаррета Тибодо, но только немного. А
вот Джон Мак-Олиф… ум его был острее лезвия.
Это был чистопородный шотландец, появившийся в наших местах
после окончания второй мировой войны, громкоголосый и шумный. Я думаю, что он
был американским гражданином, раз уж он занимал такую государственную должность,
но вот говорил он совсем не так, как местные жители. Это не играло для меня
особой роли, я знала, что вынуждена предстать перед ним, американец ли он,
шотландец или вообще китаец.
У него были белые, как снег, волосы, хотя вряд ли ему было
больше сорока пяти, и пронзительные ярко-голубые глаза. Когда он смотрел на
вас, возникало такое ощущение, будто он проникает вам прямо в душу и
расставляет там ваши мысли в алфавитном порядке. Как только я увидела его
сидящим рядом с Гарретом и услышала щелчок закрывшейся за мной двери, я поняла,
что то, что произойдет завтра на дознании, не имеет абсолютно никакого
значения. Настоящий допрос произойдет прямо сейчас в этой маленькой комнатке
городского констебля, на одной стене которой висел календарь, а на другой —
фото матери Гаррета.