— Ты должна что-то знать, потому что трахалась с ним. — Мои
пальцы нырнули в искусственные рыжие волосы Ребы и вцепились в них, словно
собирались выдрать с корнем. — Или я ошибаюсь?
— Это безумие! — Она чуть ли не кричала. — Тебе нужна
помощь, Эдгар! Или позвони доктору Кеймену, или найди кого-нибудь там, у себя.
И поскорее!
Злость и сопровождающая её уверенность в том, что скоро я
начну путать слова, не находя нужные, внезапно исчезли. Я отпустил волосы Ребы.
— Успокойся, Пэм. Мы говорим не о тебе. И не обо мне. О
Томе. Ты замечала признаки депрессии? Должна была заметить.
Ответа не последовало. Но и трубку она не положила. Я слышал
дыхание Пэм.
— Хорошо, — раздался её голос. — Хорошо. Я знаю, откуда у
тебя взялась эта идея. От маленькой мисс Королевы драмы, так? Судя по всему,
Илзе рассказала тебе о Максе Стэнтоне, из Палм-Дезерт. Эдгар, ты же знаешь,
какая она!
Ярость угрожала вернуться. Я протянул руку и схватил Ребу за
мягкую середину. «Я могу это сделать, — думал я. — И Илзе тут тоже ни при чём.
А Пэм? Она всего лишь испугана, потому что всё это обрушилось на неё как гром с
ясного неба. Она испуганная и злая, но я могу это сделать. Я должен это
сделать».
И не важно, что на протяжении нескольких мгновений я хотел
её убить. Более того, если бы она оказалась во «флоридской комнате» рядом со
мной, попытался бы.
— Илзе мне ничего не говорила.
— Довольно этой дурости, я кладу трубку…
— Я не знаю только одного: кто из них уговорил тебя сделать
татуировку на груди. Маленькую розу.
Она вскрикнула. Только раз, тихонько, но этого хватило.
Последовала пауза. Тишина пульсировала, как чёрная дыра. Потом Пэм прорвало:
— Эта сука! Она увидела и рассказала тебе! Только так ты мог
узнать! Это ничего не значит! Ничего не доказывает!
— Мы не в суде, — напомнил я.
Она не ответила, но я слышал её тяжёлое дыхание.
— У Илзе возникли подозрения насчёт этого Макса, но насчёт
Тома она не имеет ни малейшего понятия. Если ты скажешь ей, у неё разобьётся
сердце. — Я выдержал паузу. — И это разобьёт моё.
Пэм плакала.
— На хер твоё сердце! И тебя тоже! Знаешь, я бы хотела,
чтобы ты умер. Лживый, сующий нос в чужие дела мерзавец. Я бы хотела, чтобы ты
умер.
Я такого по отношению к ней не испытывал. Слава Богу. Полоса
на воде всё темнела, напоминая теперь надраенную медь. И цвет продолжал
меняться, переходя в оранжевый.
— Что ты знаешь о душевном состоянии Тома?
— Ничего. Если хочешь знать, никакого романа у нас нет. А
если и был, то продолжался три недели. Всё кончено. Я ему ясно дала это понять,
когда вернулась из Палм-Дезерт. Причин тому много, а основная состояла в том,
что он очень уж… — Пэм резко оборвала фразу. — Илзе разболтала тебе. Мелинда не
сказала бы, даже если б знала. — В голосе зазвучала нелепая злоба. — Ей
известно, через что мне пришлось с тобой пройти.
Что удивительно, тема эта меня совершенно не интересовала. В
отличие от другой.
— Он очень уж — что?
— Кто очень уж что? Господи, как я это ненавижу! Твой
допрос!
Как будто мне нравилось её допрашивать.
— Том. Ты сказала, основная причина в том, что он очень уж…
— Очень уж неуравновешенный. Настроение у него постоянно
менялось. Сегодня весёлый, завтра в зелёной тоске. Послезавтра — и такой, и
такой, особенно если он не…
Пэм резко замолчала.
— Если он не принимал таблетки, — закончил я за неё.
— Да, да, но я не его психиатр.
Я слышал стальные нотки даже не раздражения, а нетерпимости.
Боже! Женщина, которая так долго была моей женой, могла проявить твёрдость,
когда ситуация того требовала, но я подумал, что такая вот нетерпимость —
что-то новое, результат моего несчастного случая. Я подумал, что это хромота
Пэм.
— Этого психиатрического дерьма я и с тобой наелась до
отвала, Эдгар. И теперь я хочу встретить мужчину, настроение которого не
зависит от проглоченных им таблеток. Больше говорить не могу, задай свои
вопросы позже, сейчас ты очень уж меня расстроил.
Она всхлипнула мне в ухо, и я начал ждать последующего
вскрика. Дождался. Плакала она, как и всегда. Не всё в нас меняется.
— Пошёл ты на хер, Эдгар. Испортил хороший день.
— Мне без разницы, с кем ты спишь. Мы разведены, — напомнил
я. — Я хочу только одного — спасти жизнь Тому Райли.
На этот раз она закричала так громко, что мне пришлось
отдёрнуть трубку от уха.
— Я не несу ОТВЕТСТВЕННОСТЬ за его жизнь! МЫ РАЗБЕЖАЛИСЬ!
Или ты это упустил? — Потом чуть тише (но ненамного): — Его даже нет в
Сент-Поле. Он в круизе с матерью и братцем-геем.
Внезапно я понял, или подумал, что понимаю. Словно взлетел
над ситуацией, провёл аэросъёмку. Главным образом потому, что сам собирался
покончить с собой, но при условии, что всё будет выглядеть как несчастный
случай. И заботила меня не выплата по страховке. Не хотелось подставлять под
удар дочерей. Самоубийство отца — слишком уж большое пятно… Но ведь я получил
ответ, так?
— Скажи ему, что ты знаешь. Когда он вернётся, скажи ему,
что ты знаешь о его намерении покончить с собой.
— А с чего он мне поверит?
— Потому что он собирается. Потому что ты его знаешь. Потому
что он психически болен и, вероятно, думает, что ходит по миру с плакатом
«СОБИРАЮСЬ ПОКОНЧИТЬ С СОБОЙ». Скажи ему, ты знаешь, что он не принимает
антидепрессанты. Ты это знаешь, так? Точно знаешь.
— Да. Но раньше мои уговоры принимать таблетки не помогали.
— Ты предупреждала его, что расскажешь, если он не начнёт
принимать лекарства? Расскажешь всем?
— Нет, и я не собираюсь этого делать и сейчас! — В её голосе
зазвучал ужас. — Ты думаешь, я хочу, чтобы весь Сент-Пол знал, что я спала с
Томом Райли? Что у меня с ним был роман?
— Аесли весь Сент-Пол узнает, что тебе небезразлична судьба
Тома? Так ли уж это будет ужасно?
Она молчала.
— Я хочу лишь одного. Чтобы ты встретилась с ним, когда он
вернётся…
— Ты хочешь! Точно! Вся твоя жизнь — череда того, что ты
хочешь! И вот что я тебе скажу, Эдди. Если для тебя это так важно, ты с ним и
встречайся! — В её голосе снова появилась стальная нетерпимость, но на этот раз
за ней слышался страх.