— И сколько её братьев и сестёр всё ещё…
— Ни одного, — ответил Уайрман. — Эта дочь крёстного отца —
последняя. — Он фыркнул, покачал головой. — Мне нужно прекратить так её
называть. — Кажется, обращался он к самому себе.
— Как скажешь. Но меня удивляет, почему не освоена
оставшаяся часть острова. Учитывая непрекращающийся строительный бум во
Флориде, мне это казалось безумием с того самого дня, как я впервые переехал
мост.
— Ты говоришь как профессионал. Кем ты был в прошлой жизни,
Эдгар?
— Брал подряды на строительство.
— Но эти дни миновали?
Я мог бы уйти от прямого ответа (недостаточно хорошо знал
своего нового знакомого, чтобы откровенничать), но не зря же мы так долго
хохотали…
— Да.
— И кто ты в этой жизни?
Я вздохнул и отвернулся. Посмотрел на Залив, в который можно
бросить все печали и наблюдать, как они исчезают, не оставляя следа.
— Точно сказать не могу. Немного рисую. — Я запнулся, ожидая
услышать его смех.
Он не рассмеялся.
— Ты не первый художник, останавливающийся в «Сал…» в
«Розовой громаде». У виллы впечатляющее живописное прошлое.
— Ты меня разыгрываешь! — Я не замечал никаких свидетельств
этого прошлого.
— Отнюдь, — возразил Уайрман. — Там останавливался Александр
Колдер. Кейт Харинг. Марсель Дюшан.
[58]
А до того, как береговая эрозия
подобралась к дому, угрожая скинуть его в воду… — Он помолчал. — Сальвадор
Дали.
— Не может жить! — воскликнул я, потом покраснел, когда он
склонил голову. На мгновение почувствовал, как давняя подруга, дикая ярость,
заполнила разум, перехватила горло. «Я могу это сделать», — подумал я. —
Извини. В прошлом году со мной произошёл несчастный случай и… — Я замолчал.
— Не так уж трудно об этом догадаться, — указал Уайрман. —
Если ты вдруг не заметил, справа у тебя недостаёт клешни, мучачо.
— Да. И иногда я… ну, не знаю… забываю слова.
— Понятно. В любом случае насчёт Дали я не лгу. Он провёл на
твоей вилле три недели в тысяча девятьсот тридцать восьмом. — И практически без
паузы Уайрман продолжил: — Я знаю, через что тебе пришлось пройти.
— Я в этом сильно сомневаюсь. — Я не хотел, чтобы мой ответ
прозвучал грубо, но именно так он и прозвучал. И он полностью отражал моё состояние
в тот момент.
Уайрман какое-то время молчал. Ветер трепал оторванный
сектор зонта. Я успел подумать: «Что ж, наши потенциально интересные дружеские
отношения, похоже, не сложатся», — но когда Уайрман заговорил вновь, голос его
звучал спокойно и доброжелательно, словно мы и не отклонялись от основной темы:
— Отчасти освоение Дьюмы осложнёно буйной растительностью.
Униоле здесь самое место, но всё остальное дерьмо не должно тут расти без
полива. Кому-то следует разобраться, в чём дело, вот что я думаю.
— Мы с дочерью на днях отправились на разведку. К югу от
гасиенды начинаются сплошные джунгли.
На лице Уайрмана отразилась тревога.
— При таком состоянии, как у тебя, Дьюма-Ки-роуд — не место
для экскурсий. Она же вся разбита.
— Как будто я не знаю. Меня интересует другое. Почему это не
четырёхполосное шоссе с велосипедными дорожками по обеим сторонам и
кондоминиумами через каждые восемьсот ярдов?
— Потому что никто не знает, кому принадлежит земля. Как
тебе это для затравки?
— Ты серьёзно?
— Да. Мисс Истлейк принадлежит территория, которая тянется от
северной оконечности на юг до «Гнезда цапли». В этом нет никаких сомнений. Её
право собственности оговорено во всех завещаниях.
— Завещаниях? Их много?
— Три. Все написаны собственноручно, все заверены разными
людьми, все отличаются друг от друга в тех пунктах, где речь идёт о Дьюма-Ки.
Но во всех однозначно указано, что северная часть острова отходит Элизабет
Истлейк по воле её отца, Джона. Остальное оспаривается в судах. Уже шестьдесят
лет. В свете этого разборки в «Холодном доме» представляются детским лепетом.
— Вроде бы ты сказал, что все родные братья и сёстры мисс
Истлейк умерли.
Всё так, но у неё есть племянники и племянницы, внучатые
племянники и внучатые племянницы. Как краска «Шервин-Уильямс»,
[59]
они
покрывают всю землю. Они и судятся, но между собой, а не с ней. В каждом из
завещаний старика она упоминается только в связи с этой частью Дьюма-Ки, и
отошедшая ей территория тщательно размечена двумя геодезическими компаниями,
одной — до Второй мировой войны, другой — после. Все эти материалы находятся в
открытых архивах. И знаешь что, амиго?
Я покачал головой.
— Мисс Элизабет думает, что её отец так и задумывал. И я,
пробежавший адвокатским взглядом по копиям всех трёх завещаний, согласен с ней.
— А кто платит налоги?
На липе отразилось удивление, потом Уайрман рассмеялся.
— Ты нравишься мне всё больше и больше, vato
[60]
— Моя прошлая жизнь, — напомнил я ему. Мне уже нравилось это
выражение.
— Тогда ты оценишь. Во всех трёх завещаниях Джона Истлейка
имелись одинаковые пункты, касающиеся создания доверительного фонда,
предназначенного для уплаты налогов. Инвестиционную компанию, которая управляла
фондом, со временем поглотили… если на то пошло, потом поглотили и
компанию-поглотительницу.
— Для Америки — обычный бизнес, — кивнул я.
— Совершенно верно. В любом случае фонд никогда не стоял на
грани разорения, так что налоги скрупулёзно выплачивались каждый год.
— Деньги своё берут.
— И это правда. — Уайрман поднялся, положил руки на
поясницу, прогнулся. — Не хочешь пойти в дом и познакомиться с боссом? Она уже
встала после дневного сна. У неё есть заморочки, но даже в восемьдесят пять она
душка.
Я подумал, что сейчас не время рассказывать Уайрману о нашей
короткой встрече и одностороннем, через мой автоответчик, общении.