— Нет, нет. Возьми её.
Я вновь порылся в сумке, достал светло-зелёный карандаш
Либбит. Единственный достаточно длинный, чтобы как следует ухватиться за него.
Должно быть, этот цвет не относился к её любимым. А может, на Дьюме зелёные
оттенки были более насыщенными.
— Хорошо, что теперь?
— Нарисуй меня на кухне. Прислони меня к хлевнице, так
сойдёт.
— На столике, верно?
— Думаешь, я говорю про пол?
— Боже, — вырвалось у Уайрмана. Голос от фразы к фразе
менялся; теперь в нём ничего не осталось от голоса Джека. И чьим он стал,
учитывая тот факт, что в лучшие годы кукла произносила только слова, которые
рождались в воображении маленькой девочки? Я подумал, что тогда это был голос
няни Мельды, то есть теперь мы его же и слышали, пусть и с какими-то
вариациями.
Как только я начал рисовать, зуд спустился вниз по моей
ампутированной руке, очертил её, превратил в реально существующую. Я нарисовал
куклу сидящей у старинной хлебницы, с ногами, свешивающимися через край
столика. Без паузы или колебания (что-то глубоко внутри, там, где рождались
образы, говорило: колебаться — верный способ разрушить заклинание, когда оно
только формируется, когда оно всё ещё хрупкое) продолжил и нарисовал у столика
маленькую девочку. Она стояла, подняв голову. Маленькая четырёхлетняя девочка в
детском переднике. Я не могбы сказать вам, что такое детский передник, пока не
нарисовал его поверх платья маленькой Либбит, когда она стояла на кухне рядом
со своей куклой, стояла…
Тс-с-с-с…
…приложив палец к губам.
После этого, прибавив скорости — карандаш просто летал, — я
нарисовал няню Мельду, первый раз увидев её вне фотографии, на которой она
держала в руках красную корзинку для пикника. Няня Мельда наклонялась над
девочкой, с лицом строгим и злым.
Нет, не злым…
vi
Испуганным.
Вот какой выглядит няня Мельда, испуганной чуть ли не до
смерти. Она знает, что-то происходит, Либбит знает, что-то происходит, и
близняшки тоже знают: Тесси и Ло-Ло испуганы, как и она. Даже этот дурак
Шэннингтон знает, что-то происходит. Вот почему он старается бывать здесь как
можно реже, предпочитая работу на материковой ферме приездам на Дьюму.
А Хозяин? Когда Хозяин здесь, он слишком зол из-за Ади,
которая сбежала в Атланту, чтобы видеть происходящее у него перед глазами.
Поначалу няня Мельда думала, что происходящее у неё перед
глазами — плод её воображения, разыгравшегося от детских игр; конечно же, не
могла она видеть цапель или пеликанов, летящих лапками вверх; или улыбающихся
лошадей, когда Шэннингтон приехал на двуконной пролётке из Нокомиса, чтобы
покатать девочек. И она предполагала, что знает, почему маленькие боялись
Чарли. На Дьюме теперь появились какие-то загадки, но вот это к ним не
относилось. Тут вина лежала на ней. Хотя она хотела, как лучше…
vii
— Чарли! — воскликнул я. — Его зовут Чарли! Новин каркающим
смехом подтвердила мою догадку.
Я достал из пакета с едой второй альбом (просто рванул на
себя) и так резко отбросил обложку, что оторвал половину. Порылся в поясной
сумке, нашёл огрызок чёрного карандаша Либбит. Для этого рисунка мне требовался
чёрный цвет, и длины огрызка хватило, чтобы я смог зажать его большим и
указательным пальцами.
— Эдгар, — позвал Уайрман. — На мгновение мне показалось,
что я увидел… создалось ощущение, что…
— Заткнись! — крикнула Новин. — Не оращай внимания на
магическую руку! Ты хочешь увидеть совсем другое, готова спорить!
Я рисовал быстро, и жокей появлялся из белого, как фигура —
из густого тумана. Линии ложились небрежные, торопливые, но главное я передал:
проницательные глаза, широкие губы, растянутые в улыбке, которая могла быть и
весёлой, и злорадной. Я не успевал закрасить рубашку и бриджи, но достал
красный карандаш (уже мой), провёл полоску-пояс по животу, добавил эту ужасную
кепку, затушевал её. И как только появилась кепка, я сразу понял, что в
действительности означала улыбка жокея: ночной кошмар.
— Покажи мне! — потребовала Новин. — Я хочу знать, ра-вильно
ли ты всё ухатил!
Я показал рисунок кукле, которая теперь, выпрямившись,
сидела на колене Джека, тогда как сам Джек, привалившись к стене у лестницы,
смотрел в гостиную.
— Да. Тот самый пидор, что пугал девочек Мельды. Точно он.
— Что?.. — начал Уайрман, покачал головой. — Я в ауте.
— Мельда видела и лягушку, — продолжала Новин. — Которую
дети называли большим мальчиком. Ту — с жубами. Именно тогда Мельда наконец-то
припёрла Либбит к стене. Потребовала объяснений.
— Сначала Мельда думала, что этими историями о Чарли дети
просто пугают друг друга, верно?
Вновь раздался каркающий смех Новин, но вот в её
глазах-пуговицах, похоже, застыл ужас. Конечно, в таких глазах можно увидеть
всё что угодно, не так ли?
— Совершенно верно, милок. Но когда она увидела Большого
мальчика, который в конце лужайки пересёк подъездную дорожку и скрылся за
деревьями…
Рука Джека шевельнулась. Голова Новин медленно закачалась из
стороны в сторону, показывая, что няня Мельда сильно испугалась.
Я подсунул альбом с Чарли-жокеем под первый альбом и
вернулся к нарисованной кухне: няня Мельда смотрела сверху вниз на Либбит,
маленькая девочка прижимала палец к губам («Тс-с-с-с!»), а кукла молчаливо
взирала на происходящее, сидя на столике у хлебницы.
— Ты это видишь? — спросил я Уайрмана. — Понимаешь?
— В каком-то смысле…
— Веселье закончилось, как только её достали из воды, —
пояснила Новин. — И вот к чему это привело.
— Может, сначала Мельда думала, что это Шэннингтон шутки
ради переставлял паркового жокея… он знал, что три маленькие девочки жокея
боятся.
— А почему, скажи на милость, они боялись? — спросил
Уайрман.
Новин не ответила, но я провёл магической рукой над
нарисованной Новин (Новин, прислонённой к хлебнице), и тут заговорила та, что
сидела на колене Джека. И я уже знал, что она скажет:
— Няня не хотела ничего плохого. Она знала, что они боятся
Чарли — боялись ещё до того, как началось плохое, — вот она и рассказала им
сказку на ночь, пытаясь всё как-то исправить. Но только сильнее напугала, как
иной раз случается с маленькими детьми. Потом пришла плохая женщина — плохая
белая женщина из моря — и эта сука сделала всё ещё хуже. Она заставила Либбит
нарисовать Чарли живым, в шутку. У неё были и другие шутки.