Да. Именно так.
— В своё время я мог бы заставить её говорить, — нарушил
долгую паузу Джек.
На лице Уайрмана отразилось удивление, но в голове у меня
раздался лёгкий щелчок, как происходит, когда тебе наконец-то удаётся поймать
ранее ускользавшую от тебя мысль. Теперь я знал, почему мне показалась столь
знакомой его манера держать куклу.
— Увлекался чревовещанием, не так ли? — Я надеялся, что в
голосе не слышится надрыва, но сердце замолотило по рёбрам. Я подозревал, что
на южной оконечности Дьюма-Ки возможно многое. Даже ясным днём.
— Да. — В улыбке Джека смешивались смущение и приятные воспоминания.
— В восемь лет я купил книжку о чревовещании и увлёкся им, главным образом
потому, что отец покупку не одобрил. Сказал, что я попросту выбросил деньги на
ветер и скоро оставлю это занятие. — Он пожал плечами, и Новин качнулась на его
ноге, будто тоже хотела пожать плечами. — Больших успехов я не достиг, но в
шестом классе выиграл конкурс талантов. Отец повесил медаль в своём кабинете.
Для меня это многое значило.
— Да, — кивнул Уайрман. — Для мальчика это большое дело —
похвала сомневающегося отца.
Джек вновь улыбнулся, уже широко, и улыбка эта, как всегда,
осветила его лицо. Чуть сдвинулся, и Новин сдвинулась вместе с ним.
— Лучше не бывает. Я был застенчивым мальчиком, и
чревовещание немного облегчило для меня общение с людьми. Мне стало проще
говорить с ними. Я всегда мог прикинуться, что я — Мортон. Мой двойник, знаете
ли. Мортон-остряк, который способен сказать что угодно кому угодно.
— Они все остряки, — кивнул я. — Думаю, так принято.
— Потом я перешёл в среднюю школу, а там чревовещание не
котировалось, в сравнении, скажем, с умением кататься на скейтборде, вот я его
и забросил. Даже не знаю, что случилось с книгой. Называлась она «Отдай свой
голос».
Мы молчали. Дом дышал сыростью. Совсем недавно Уайрман убил
атаковавшего нас аллигатора. Теперь я едва мог в это поверить, хотя в ушах ещё
отдавался грохот выстрелов.
Первым нарушил тишину Уайрман:
— Я хочу услышать, как ты это делаешь. Заставь её сказать:
«Buenos dias, amigos, mi nombre es Noveen,
[187]
и la mesa
[188]
течёт».
Джек рассмеялся.
— Да ладно вам.
— Нет… я серьёзно.
— Я не могу. Если какое-то время этим не заниматься,
забываешь, как это делается.
По собственному опыту я знал, что он, возможно, прав. Когда
речь идёт о приобретённых навыках, память похожа на дорожную развилку. По
одному ответвлению — навыки, которые сродни езде на велосипеде; если ты им
обучился, они остаются с тобой навсегда. Но творческие, пребывающие в
постоянном изменении навыки, за которые ответственны лобные доли, нужно
практиковать регулярно, чуть ли не ежедневно, и они легко забываются, а то и
теряются полностью. Джек говорил, что чревовещание — один из таких навыков. И
хотя у меня не было причин сомневаться в его выводе (чревовещание подразумевало
создание новой личности, не говоря уже об отказе от собственного голоса), я
сказал:
— Попробуй.
— Что? — Джек посмотрел на меня. Улыбающийся. В недоумении.
— Не тяни, попробуй.
— Я же сказал вам, я не могу…
— И всё равно попробуй.
— Эдгар, я понятия не имею, как будет звучать её голос, даже
если мне удастся отдать ей свой.
— Да, но ты уже посадил её на колено, и кроме нас двоих тут
никого нет, так что — давай.
— Ну… чёрт. — Он смахнул волосы со лба. — И что вы хотите от
неё услышать?
Уайрман тихо, но не допускающим возражений тоном произнёс:
— Почему бы просто не посмотреть, что из этого выйдет?
v
Джек ещё какие-то мгновения посидел с Новин на колене, их
головы освещало солнце, пылинки со ступеней и древнего напольного ковра кружили
около лиц. Потом Джек взял куклу иначе — так, что пальцы легли на шею и
тряпичные плечи. Голова Новин поднялась.
— Привет, малыши, — поздоровался Джек, только он старался не
шевелить чуть приоткрытыми губами, так что получилось: «ривет, ыши».
Он покачал головой, заметались потревоженные пылинки.
— Подождите минутку. Это ужасно.
— Времени у тебя сколько хочешь, — заверил его я. Думаю, я
произнёс эти слова ровным голосом, хотя сердце забухало сильнее. Отчасти
потому, что я боялся за Джека. Если бы идея сработала, он мог оказаться в
опасности.
Джек вытянул шею, помассировал адамово яблоко. Выглядел, как
тенор, готовящийся к исполнению арии. «Или птичка», — подумал я. Может, один из
«Колибри». Потом он сказал: «Привет, малыши». Получилось лучше, но…
— Нет. Дерьмо на палочке. Звучит, как та блондинка из старых
фильмов, Мей Уэст. Подождите.
Он опять помассировал горло. При этом смотрел в яркую синеву
над головой, и одновременно (у меня нет уверенности, что Джек это знал)
двигалась и вторая его рука, та, что держала куклу. Новин посмотрела сначала на
меня, потом на Уайрмана, снова на меня. Чёрные глаза-пуговицы. Чёрные волосы,
обрамляющие лицо цвета шоколадного печенья. Красное «О» рта. Произносящего:
«О-о-о-ох, какой противный парниша».
Мою руку сжала рука Уайрмана. Холодная.
— Привет, малыши, — поздоровалась Новин, и, хотя кадык Джека
ходил вверх-вниз, губы на «м» едва шевельнулись. — Эй, как вам?
— Хорошо, — ответил Уайрман со спокойствием, которого я не
чувствовал. — Пусть она скажет что-нибудь ещё.
— Мне заплатят за это премию, не так ли, босс?
— Конечно, — ответил я. — Время и уси…
— Разве ты ничего не соираешься рисовать? — спросила Новин,
глядя на меня круглыми, чёрными глазами. И я уже практически не сомневался, что
это пуговицы.
— Мне нечего рисовать, — ответил я. И добавил: — Новин.
— Я скажу тебе, что ты можешь нарисовать. Где твой аль-ом? —
Джек смотрел куда-то в сторону, на тени, ведущие в разрушенную гостиную, с
написанным на лице удивлением, с пустыми глазами. Он утратил контроль над собой
и не впал в транс — пребывал где-то посередине.
Уайрман отпустил мою руку, потянулся к пакету с едой, в
который я ранее сунул оба «мастерских» альбома. Протянул один мне. Рука Джека
чуть согнулась, и Новин вроде бы наклонила голову, чтобы понаблюдать, как я
открываю альбом, расстёгиваю молнию поясной сумки, в которой лежали карандаши,
достаю один.