— Ладно. Давай, начинай. Уже первый час. Бен повернулся к
токарному станку, потом помедлил.
— Если подождешь полчасика, дам тебе с собой полдюжины
кольев.
Джимми после короткой паузы опустил глаза:
— Э-э.., я думаю, завтра.., завтра было бы…
— Лады, — сказал Бен. — Иди. Слушай, почему бы тебе не
вернуться часам к трем? К тому времени в школе станет достаточно тихо, и мы
сможем разузнать, что там.
— Хорошо.
Джимми вышел за пределы рабочей зоны Питри и двинулся к
лестнице. Что-то — обрывок мысли или, может быть, наитие — заставило его
обернуться. На другом конце подвала он увидел Бена, работавшего в ярком свете
висящих аккуратным рядком ламп.
Что-то... но оно пропало.
Джимми вернулся.
Бен вырубил станок и поглядел на товарища.
— Что-нибудь еще?
— Ага, — сказал Джимми. — Вертится на кончике языка, а
дальше — никак.
Бен поднял брови.
— Я оглянулся с лестницы, увидел тебя, и что-то щелкнуло в
голове. А теперь ушло.
— Важное?
— Не знаю.
Джимми бесцельно повозил ногами, ему хотелось, чтобы мысль
вернулась — она была как-то связана с картиной, какую являл Бен, склоненный в
свете ярких ламп над токарным станком, — но тщетно. Чем больше он думал об
этом, тем дальше оно ускользало.
Джимми стал подниматься по лестнице, но еще раз задержался и
оглянулся. Картина была мучительно знакомой, но не давалась. Он прошел через
кухню, вышел из дома и направился к машине. Дождь уже не лил, а моросил.
37
Машина Роя Макдугалла стояла на подъезде к стоянке трейлера
на Бенд-роуд. Увидев ее там в будний день, Джимми волей-неволей заподозрил
самое худшее.
Они с Марком вылезли из бьюика. Джимми нес черную сумку. Они
поднялись по ступенькам и молодой человек нажал кнопку звонка, но тот не
сработал. Джимми постучал. На стук никто не отозвался ни в вагончике
Макдугаллов, ни у соседей, двадцатью ярдами ниже по дороге. Там на подъездной
дороге тоже стояла машина.
Джимми попробовал аварийный выход. Заперто.
— В машине на заднем сиденье молоток, — сказал он.
Марк принес. Джимми разбил стекло аварийного выхода возле
ручки, просунул руку внутрь и щелкнул задвижкой. Внутренняя дверь оказалась
незаперта, и они вошли.
Мигом распознав запах, Джимми почувствовал, как сжимаются
ноздри, пытаясь не впускать этот смрад, не такой сильный, как в подвале дома
Марстена, но по сути столь же противный — запах гнили и мертвечины. Воняло
сыростью и тухлятиной. Джимми обнаружил, что вспоминает, как в детстве во время
весенних каникул отправился на велике с приятелями собирать вылезшие из-под
растаявшего снега бутылки из-под пива и лимонада. В одной из бутылок (из-под
апельсиновой шипучки) он увидел разложившийся трупик полевки, которая
позарилась на сладкое и потом не сумела выбраться. Нечаянно нюхнув, Джимми
сразу отвернулся и его стошнило. Здешняя вонь была такой же убойной — смесь
тошнотворно-сладкого с тухло-кислым, которая бешено ферментировалась. Он
почувствовал, что желудок подкатывает к горлу.
— Они где-то здесь, — сказал Марк.
Они методично взялись прочесывать дом — кухня, столовая,
гостиная, обе спальни, — открывая по дороге шкафы. Джимми думал, что они
что-нибудь найдут в гардеробе большой спальни, но там оказалась лишь кучка
нестиранной одежды.
— Подвала нет? — спросил Марк.
— Нет, но, может быть, есть место, куда заползти.
Они обошли фургон и увидели вделанную в дешевый цементный
фундамент трейлера небольшую дверку, открывающуюся внутрь. На ней висел старый
амбарный замок. Джимми сбил его пятью сильными ударами молотка, толкнул
полулюк, тот открылся и на них накатила полновесная волна смрада.
— Они тут, — сказал Марк.
Заглянув внутрь, Джимми разглядел три пары ступней,
напомнивших лежащие на поле битвы трупы. Одна пара ног была обута в рабочие
башмаки, другая — в вязаные домашние тапочки, а третья пара поистине крохотных
ножек — босая.
«Семейный портрет, — мелькнула у Джимми сумасшедшая мысль. —
«Читательский дайджест», где же ты, когда ты нам нужен?»
Его накрыла волна нереальности. «Дитенок, — подумал он. —
Как же нам так обойтись с малышом?».
Пометив люк черным восковым карандашом, Джимми поднял
сломанный замок.
— Пошли к следующей двери, — сказал он.
— Подождите, — сказал Марк. — Дайте, я вытащу одного наружу.
— Вытащишь?.. Зачем?
— Вдруг дневной свет их убьет, — объяснил мальчик. — И не
придется делать это кольями. Это обнадежило Джимми.
— Ага, ладно. Которого?
— Только не малыша, — немедленно сказал Марк. — Дядьку.
Поймаете его за ногу.
— Хорошо, — согласился Джимми. Во рту пересохло. Он
сглотнул, и в горле пискнуло.
То, что последовало, оказалось просто невыносимым. Стоило
Рою Макдугаллу целиком оказаться на свету, он заворочался, как потревоженный во
сне человек. Кожа пожелтела, обвисла, покрылась влажной испариной. Глазные
яблоки под тонкой кожей сомкнутых век закатились. Ноги медленно, сонно
задрыгались в сырой опавшей листве. Верхняя губа поджалась, показав клыки, не
уступавшие по величине клыкам большой собаки, немецкой овчарки или колли. Руки
медленно затрепыхались в воздухе, одна мазнула рубашку Марка, и мальчик с
криком омерзения рванулся в сторону, большой собаки, немецкой овчарки или
колли. Руки медленно затрепыхались в воздухе, одна мазнула рубашку Марка, и
мальчик с криком омерзения рванулся в сторону.
Рой перевернулся на живот и медленно, горбясь, пополз обратно.
Руки, колени, лицо оставляли на мягком от дождя перегное канавки. Джимми
заметил, что прерывистое дыхание по типу Чейн-Стокса, начавшееся, как только на
тело упал свет, прекратилось, стоило Макдугаллу полностью оказаться в тени. Как
и выделение влаги. Добравшись до своего прежнего лежбища, Макдугалл
перевернулся и замер.
— Закройте, — задушенным голосом сказал Марк. — Пожалуйста,
закройте.
Джимми затворил люк и, насколько удалось, приладил сбитый
молотком замок на место. Перед глазами стояла картина: тело Макдугалла с трудом
пробирается по сырым гнилым листьям, как сонная змея. Джимми казалось, что
время, когда эта картина будет храниться у него на задворках памяти, никогда не
наступит. Даже проживи он до ста лет.