— Надо знать наши университетские мастерские. Хорошо, если к
Рождеству как подарок получим. — Взглянув на студентку, сказала: — У вас слегка
повышена температура. Примите две таблетки аспирина. И посидите дома: никаких
баров, никаких свиданий по ночам.
Девушка поднялась, окинула Луиса одобрительным взглядом и
вышла.
— Наша первая пациентка в этом семестре, — без особой
радости заметила сестра и встряхнула градусник.
— Похоже, вам она не по душе.
— Да я их всех насквозь вижу. Например, попадаются больные
совсем другого типа: спортсмены. Играют и с переломами, и с вывихами, не говоря
уж о растяжениях — лишь бы на скамейку запасных не посадили, лишь бы кисейной
барышней не посчитали, даже своим будущим в спорте готовы пожертвовать. Потом
вот вроде этой, девчушечки-соплюшечки. — Она кивнула в сторону окна.
Луису было видно, как девушка направлялась в сторону
общежитий. Странно, в приемной ему показалось, что девушка чувствует себя
скверно, да не хочет показывать. Сейчас же она шла быстро, повиливая красивыми
бедрами, откровенно разглядывая парней и позволяя разглядывать себя.
— Эта у себя вечно болезни находит. — Чарлтон положила
градусник в стерилизатор. — Раз двадцать за год к нам наведывается. Особенно
перед экзаменами зачастит: то у нее якобы двустороннее воспаление легких, то
бронхит ее вот-вот в могилу сведет. Глядишь, четыре-пять зачетов ей скостят,
особенно у тех преподавателей, кто «свирепствует», как они говорят. Такие
студенты вечно «заболевают» перед устными экзаменами, на письменном им легче.
— Что-то мы сегодня мрачно настроены, — усмехнулся Луис,
хотя на душе у него и впрямь было невесело.
— Не принимайте близко к сердцу. — Сестра даже подмигнула
ему. — Я из-за пустяков не переживаю и вам не советую.
— А где сейчас Стивен?
— У вас в кабинете. Бумажки разбирает. Бюрократам отписки
шлет, а на стоящие письма отвечает.
Луис вышел. Как бы ни утешала его здравомыслящая Чарлтон,
Луис понимал: началась его подневольная жизнь.
Много позже, стараясь припомнить (если это вообще удавалось),
когда жизнь его обернулась кошмаром, он все чаще возвращался к тому утру,
первому рабочему утру: в десять утра привезли умирающего юношу, Виктора Паскоу.
А до десяти все шло тихо, гладко. В девять явились две новые
санитарки-карамельки, как называли их за полосатые платья, им дежурить до трех.
Луис угостил их кофе с пончиком, минут пятнадцать объяснял, в чем состоит
работа, и — самое, пожалуй, важное — рассказывал о том, что оставалось за
пределами служебных обязанностей. Потом передал молодых помощников старшей
сестре. Он слышал, как уже за дверью его кабинета она спросила:
— От дерьма или блевотины у вас аллергии не бывает? Тут
этого добра насмотритесь.
— Боже правый! — пробормотал Луис и даже прикрыл глаза. Но
улыбку сдержать не смог. Ох уж эта Чарлтон! С такой старушкой не заскучаешь!
Луис принялся заполнять длинную анкету — требовался полный
перечень всех лекарств и оборудования в лазарете (Стив Мастертон жаловался:
«Каждый год одно и то же! Напишите им: «Имеется полный комплект оборудования
для пересадки сердца за восемь миллионов долларов» — они сразу заткнутся!), — и
работа целиком поглотила его, лишь урывками подумывал он о чашечке кофе. Вдруг
со стороны коридора и приемной раздался крик Мастертона:
— Луис! Луис! Скорее! Беда!
И столько было в этом возгласе страха, что Луис, не
раздумывая (будто того и ждал!), сорвался с кресла. Тонкий, пронзительный вопль
донесся с той же стороны. Затем хлесткий удар вроде пощечины — и голос
Мастертона:
— Сейчас же прекрати! Кому говорю! Прекрати или убирайся к
чертовой матери!
Луис ворвался в приемную. Кровь, много крови — первое, что
бросилось ему в глаза. Одна из санитарок всхлипывала. Другая, белая как снег,
прижав кулачки к губам, не ведая, растянула их в непотребной страшной ухмылке.
Мастертон стоял на коленях, поддерживая голову распростертого на полу юноши.
Луис увидел в выпученных глазах помощника страх. Он
попытался было что-то объяснить, но не смог выговорить ни слова. Около дверей
лазарета собралась толпа. Любопытные, сложив руки козырьком, чтобы не слепило
солнце, заглядывали сквозь стеклянные панели. Совсем не к месту Луису вдруг
вспомнилось, как в детстве, лет тридцать назад, он рано утром, пока мать еще не
ушла на работу, смотрел с Дейвом Герроуэем программу новостей по тогда еще
диковинному телевизору. А под окнами вот так же собрались люди поглазеть… Луис
обернулся: ну, конечно, и здесь под окнами зеваки. Дверь ему нечем занавесить,
но вот окна…
— Опустите шторы! — рыкнул он на ту санитарку, которая
пронзительно кричала. Но она не пошевелилась.
— Ну-ка, живо! — прикрикнула Чарлтон и хлопнула ее по
заднице.
Подействовало. Сию же минуту задернула зеленые шторы.
Чарлтон и Стив Мастертон, не сговариваясь, заслонили от
любопытных лежащего на полу.
— Принести жесткие носилки? — спросила сестра.
— Да, может, и пригодятся, — кивнул Луис и присел рядом с
Мастертоном. — Ведь я его еще не осмотрел.
— Пошли, — позвала Чарлтон санитарку, опускавшую шторы. Та
снова терзала кулачками уголки губ, вызывая все ту же гримасу — не от веселья,
а от слез.
— Ох… Ну да.
— Ну вот, так-то лучше. Пошли! — Медсестра снова шлепнула
девушку, подтолкнула ее, и зашуршало платье-карамелька о стройные девичьи ноги.
А Луис склонился над своим первым пациентом в этом
университетском лазарете, парнем лет двадцати. Луису хватило одного взгляда,
чтобы поставить единственно важный диагноз: жить тот не будет. У него размозжена
голова, перебита шея. Сломанная ключица торчит из распухшего, очевидно,
вывихнутого плеча. На ковер из разбитой головы сочится кровь и мутная, похожая
на гной, жидкость. Луис даже видел пульсирующий сероватый мозг — будто
заглядываешь в разбитое окно. В черепе зияла огромная рана, сантиметров пять в
ширину. Если бы в голове парень, подобно Зевсу, вынашивал дитя, то без труда
мог бы родить (у Зевса же ребенок появился изо лба). Невероятно, как парень до
сих пор жив. В ушах у Луиса вдруг прозвучали слова Джада Крандала: ИНОЙ РАЗ
СМЕРТЬ ДАЖЕ ЗА ЗАДНИЦУ УЩИПНЕТ. И потом — сказанные его женой: МЕРТВОГО К ЖИЗНИ
НЕ ВОРОТИШЬ. Вот именно! Луиса вдруг охватило жуткое желание: рассмеяться в
голос. Мертвого к жизни не воротишь, верно, дружище, против этого не попрешь.
— «Скорую»! Живо! — заорал он Мастертону.
— Так ведь «Скорая»…
— Господи, Боже мой, совсем из головы вылетело. — Луис даже
стукнул себя по лбу. Взглянул на медсестру. — Джун, что вы в таких случаях
делаете? Звоните в университетскую охрану, в городскую больницу?