(я не боюсь)
Сверток с материалом лежал теперь спрятанный на верхней
полке в подвале, и пора уже было принести его в дом. Сегодня.
Кэрри открыла глаза.
Раз!
Комод поднялся над полом, задрожал и всплыл под самый потолок.
Кэрри опустила его на место, затем снова подняла и опустила. Теперь — кровать,
вместе с ней самой. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Как на лифте.
И она почти не устала. Так, совсем чуть-чуть. Ее новая
способность, едва заметная две недели назад, буйно расцвела. И продолжала
развиваться такими темпами, что…
Да, пожалуй, это даже пугало.
А вместе с этой способностью, казалось бы, незваные — как
знания о менструальном цикле — скопом налетали воспоминания. Словно рухнула в
мозгу какая-то дамба, и хлынули воды этих незнакомых воспоминаний. Туманных,
искаженных детским восприятием, но тем не менее совершенно реальных. Картины,
дергающиеся на стене; кран, открытый из другого конца комнаты; или тот случай,
когда мама попросила ее что-то сделать…
(кэрри закрой окна а то собирается дождь)
…да, и окна с грохотом захлопнулись сразу по всему дому; или
когда она издалека открутила на «фольксвагене» мисс Макаферти колпачки, и все
четыре колеса тут же спустили; или камни…
(!!!!!!!! нет нет нет нет нет !!!!!!!!)
…но теперь от воспоминания не уйти — как от месячных — и уж
оно-то как раз совсем не туманное, нет, только не оно; это событие отпечаталось
в памяти предельно ярко и четко, словно изломы молнии на темном небе: маленькая
девочка…
(мама не надо мама я не могу не могу дышать мое горло мама я
больше не буду подглядывать мама мой язык кровь во рту)
несчастная маленькая девочка…
(крик: ах ты маленькая паскудина я все про тебя знаю и я
знаю что надо делать)
несчастная маленькая девочка лежит на пороге в чулан, перед
глазами плывут черные звезды, в голове отупляющий приглушенный шум, изо рта
высовывается распухший язык, а на горле, в том месте, где ее душила мама,
красное ожерелье от сдавливающих шею пальцев, и вот она возвращается, она все
ближе, и в правой руке у нее
(я вырежу беспощадно вырежу это зло отвратительную плотскую
греховность о я все знаю я выколю тебе глаза)
здоровенный нож, которым папочка Ральф разделывал мясо, лицо
искажено злобой, по подбородку стекает слюна, а в другой руке она держит Библию,
(ты никогда больше не увидишь неприкрытый срам)
И вдруг что-то произошло — не «раз», а «РАЗ!!!» — что-то
огромное и бесформенное, почти титаническое, словно пробился из земли
колоссальный родник энергии, которая не принадлежала ей и никогда больше не
будет принадлежать; что-то обрушилось на крышу, и мама закричала, уронив на пол
Библию (хорошо!), а затем удар и еще, и вот уже весь дом заходил ходуном,
швыряя из угла в угол мебель; мама бросила нож, упала на колени и начала
молиться, протягивая руки к потолку и раскачиваясь, а в коридоре в это время со
свистом летали стулья, кровати на втором этаже подпрыгивали и опрокидывались,
тяжеленный обеденный стол вывалился наполовину в окно, и вдруг мамины глаза,
выпученные, безумные, сделались еще больше, и она указала пальцем на Кэрри,
(это все ты дьявольское отродье колдунья исчадье ада это все
ты творишь)
и тут упали камни, а мама рухнула на пол без чувств, когда
крыша задрожала от ударов, словно от поступи самого Господа.
А затем Кэрри и сама потеряла сознание. И после этого в
памяти ничего не осталось. Мама ни разу не заговаривала о том, что произошло.
Нож снова лежал в кухонном столе. Чудовищные синяки на шее Кэрри она замотала
бинтом, и Кэрри вроде бы даже спрашивала, откуда взялись эти синяки, но мама
тогда сжала губы и промолчала. Мало-помалу все забылось. Воспоминания
прорывались порой лишь во сне. Картины на стенах больше не плясали. Окна сами
не закрывались. Кэрри даже не помнила, что когда-то все это умела. И вспомнила
только сейчас.
Обливаясь холодным потом, она лежала на кровати и глядела в
потолок.
— Кэрри! Ужинать!
— Спасибо,
(я не боюсь ее)
мама.
Она встала, стянула волосы синей лентой и спустилась вниз.
Из книги «Взорванная тень» (стр. 59).
Насколько заметно проявлялся «дикий талант» Кэрри в детстве
и что по этому поводу думала Маргарет Уайт с ее радикальными религиозными
убеждениями? Очевидно, мы никогда уже не узнаем точно. Тем не менее, легко
предположить, что реакция миссис Уайт была весьма бурной…
— Ты даже не притронулась к пирогу, Кэрри. — Мама оторвала
взгляд от религиозной брошюры, что она штудировала, прихлебывая чай. — Я его
сама испекла.
— У меня от них прыщи, мама.
— Прыщами Господь наказывает тебя, чтобы ты хранила целомудрие.
Ешь.
— Мама?
— Да?
Кэрри наконец решилась.
— Томми Росс пригласил меня в следующую пятницу на выпускной
бал…
Мама мгновенно забыла о брошюре и уставилась на нее с таким
видом, словно не поверила своим ушам. Ноздри у нее затрепетали как у лошади,
заслышавшей трещотку гремучей змеи.
Кэрри пыталась проглотить застывший в горле ком страха,
(я не боюсь ее нет боюсь)
но это удалось ей лишь отчасти.
— …он — хороший парень. Томми обещал заехать перед этим,
чтобы представиться, и…
— Нет.
— …вернуть меня домой к одиннадцати. Я…
— Нет, нет и нет!
— …согласилась. И пожалуйста, пойми, мама, что мне пора уже…
начинать ладить с людьми, пытаться, во всяком случае. Я — не такая как ты. Да,
я смешная — вернее, это в школе так думают. Но мне это не нравится. Я хочу
попытаться стать нормальным человеком, пока не поздно, и…
Мама выплеснула ей в лицо свою чашку чая.
Нет, не кипяток, чай был чуть теплый, но Кэрри умолкла
мгновенно. Она сидела за столом, словно парализованная, и капли янтарной
жидкости стекали у нее по щекам и по подбородку на белую кофточку, где
расползалось большое желтое пятно. Липкое пятно с легким запахом корицы.
Миссис Уайт вздрагивала от злости, лицо ее застыло холодной
маской, и только ноздри еще трепетали. Неожиданно она запрокинула голову и
закричала куда-то в потолок: