В холодном откровенном свете ламп кожа Бивера казалась
серой, как сухая земля, испещренная крошечными точками черной щетины. Губы
посинели и истончились. Над головой болталась старая шутливая надпись: УГОЛОК
РАЗМЫШЛЕНИЙ ЛАМАРА, в голубых, широко открытых глазах застыл страх.
— Я сижу, Джоунси, — видишь?
— Да. Прости, что сорвался, Бив. Но ты просто сиди тут и все,
ладно? Что бы там ни плескалось, оно в ловушке. И никуда не денется, кроме как
в сточный резервуар. Я сейчас вернусь…
— Куда ты? Не хочу, чтобы ты бросал меня в нужнике, наедине
с мертвяком. Если мы оба сбежим…
— Никуда мы не сбежим, — перебил Джоунси. — Это наш дом, и
мы никуда не сбежим.
Что, разумеется, звучало благородно, но не проясняло самый
главный мотив столь отважного заявления. Джоунси в основном опасался, что эта
штука, затаившаяся в унитазе, способна передвигаться быстрее, чем они. Или
ползать. Или летать.
В его мозгу со скоростью света проносятся кадры из сотен
ужастиков: «Паразит», «Пришельцы», «Они пришли изнутри».
Карла ни за что не желала смотреть подобные гадости, как она
выражалась, и заставляла его спускаться вниз, в кабинет, где тоже был
телевизор. Но сейчас один из этих фильмов, вернее, то, что он видел в одном из
них, может спасти их жизнь.
Джоунси глянул на красновато-золотистую плесень, пробившуюся
из отпечатков пальцев Маккарти. Спасти их жизни от этой напасти в унитазе.
Плесень… кому, во имя Господне, известно, что это?
Пакость в унитазе снова подскочила, стукнувшись о крышку, но
Бивер без труда удерживал позиции. Вот и хорошо. Может, ОНО просто утонет, хотя
Джоунси не стал бы на это рассчитывать, ведь жила же она в Маккарти! Она жила в
старом мистере «Внемли-стою-и-стучусь-у-порога-твоего» довольно долго, может,
все четыре дня, которые он бродил по лесу. Похоже, это она замедлила рост
щетины у Маккарти, из-за нее его зубы выпали, и он непрерывно испускал газы,
что, разумеется, не могло быть не замечено даже в вежливейшем из вежливых
обществе, газы, скорее напоминавшие отравляющий газ, но само создание,
очевидно, процветало… резвилось… росло.
Перед Джоунси вдруг появилось яркое изображение белого
свиного цепня, выбиравшегося из горы сырого мяса. К горлу подкатила желчь. Он
издал странный клокочущий звук.
— Джоунси! — Бивер привстал с сиденья. Он казался еще более
встревоженным, чем раньше.
— Бивер, немедленно сядь!
Что Бивер и сделал — как раз вовремя. Пакость в туалете
подскочила и снова ударилась о крышку, сильно, гулко…
Внемли, стою и стучусь у порога твоего.
— Помнишь тот фильм, «Смертельное оружие», где партнер Мела
Гибсона не смеет слезть со сральника? — спросил Бивер, улыбаясь, хотя глаза
оставались серьезными и испуганными. — Похоже, правда?
— Нет, — возразил Джоунси, — потому что здесь нечему
взрываться. Кроме того, я не Мел Гибсон, а ты, блин, слишком бел для Денни
Гловера. Послушай, Бив, я иду в сарай…
— Не-а, ни за какие коврижки… ты меня тут не бросишь…
— Заткнись и слушай. Там где-то валяется моток изоленты?
Верно?
— Да, только не валяется, а висит на гвозде, по крайней мере
мне так…
— Да, я вспомнил, на гвозде. Около банок с красками.
Огромный, как колесо, моток. Я сейчас найду его, вернусь и обмотаю унитаз.
Потом…
Новый всплеск, словно ОНО сумело услышать и понять. Но
откуда мы знаем, может, так и есть? — подумал Джоунси. Когда ОНО с силой
ударило в крышку, Бивер поморщился.
— Потом мы отсюда уберемся, — докончил Джоунси.
— На «кэт»?
Джоунси кивнул, хотя на самом деле совершенно забыл о
снегоходе.
— Да, на «кэт». Нужно перехватить Генри и Пита…
Бив судорожно затряс головой.
— Карантин, так сказал тот тип в вертолете. Наверное, именно
поэтому они еще не вернулись, разве не понимаешь? Их скорее всего задержали
эти…
Шмяк!
Бивер съежился. Джоунси передернуло.
— …карантинная служба.
— Вероятно, — согласился Джоунси. — Но, слушай, Бив. По мне
лучше сидеть в карантине с Питом и Генри, чем здесь, с… чем здесь, а тебе как?
— Давай просто спустим воду, — предложил Бивер. — Как насчет
того, чтобы просто спустить воду?
Джоунси покачал головой.
— Но почему?
— Потому что я, как и ты, видел дыру, которую ОНО пробило,
выбираясь наружу, — сказал Джоунси. — Не знаю, что это такое, но мы не
избавимся от него, просто дернув за ручку. Слишком ОНО велико.
— Е… твою… — прошипел Бивер, с размаха хлопая себя ладонью
по лбу. Джоунси кивнул. — Ладно, Джоунси, иди за лентой.
Джоунси направился было к двери, но на пороге остановился и
оглянулся:
— И, Бивер…
Бивер поднял бровь.
— Сиди, как пришитый, приятель.
Бивер нервно хихикнул. Джоунси принялся ему вторить. Все еще
хохоча, они встретились взглядами: один стоя в дверях, другой — восседая на
унитазе.
Все еще посмеиваясь, Джоунси пересек большую комнату (сиди,
как пришитый, — чем больше он об этом думал, тем забавнее казалось) и зашагал к
черному ходу. Его лихорадило, попеременно обдавая то жаром, то холодом, трясло
от страха и нервной веселости. Сиди, как пришитый. Член Иисусов!
2
Бив слышал удаляющееся хихиканье Джоунси, даже когда за ним
захлопнулась дверь. И несмотря ни на что, он был рад слышать этот звук. Этот
год и без того оказался худым для Джоунси, сначала они даже думали, что он
отдаст концы. Бедный старина Джоунси, и тридцати восьми нет! Плохой год и для
Пита, который слишком много пил, неважный для Генри, у которого иногда делался
неприятно отсутствующий вид, чего Бив не понимал и не любил… пожалуй, теперь
можно сказать, что и для Бивера Кларендона год выдался отвратительным. Конечно,
это всего лишь один день из трехсот шестидесяти пяти, но кто же просыпается
утром, твердо зная, что к полудню в ванне будет валяться голый тип, а тебе
придется торчать на сиденье унитаза, чтобы удержать нечто, чего ты даже не
видел…
— Ну уж нет, — решительно сказал Бивер. — Я не загляну туда.
Ни за что не загляну.
Да и не придется. Джоунси вернется с изолентой минуты через
две, самое большее, через три. Вопрос в том, где он хотел бы оказаться, пока не
вернется Джоунси? Где мог бы чувствовать себя легко и свободно?