Но одно он увидел ясно: кожа на животе Маккарти свисала
двумя большими пустыми бурдюками. Картина была чем-то знакома Джоунси, и он,
немного подумав, сообразил: так выглядел живот Карлы после рождения каждого из
четверых детей. Чуть выше бедра Маккарти кожа всего лишь покраснела, но на
животе была испещрена крохотными синими рубцами. Если Маккарти и забеременел,
то, должно быть, какими-то паразитами, цепнем или килостомой, или чем-то в этом
роде. Только вот что поделать с этой плесенью, растущей в пролитой крови, и
словами, сказанными им, перед тем как лечь в постель Джоунси?
Внемли, стою и стучусь у порога твоего…
Сейчас Джоунси невероятно жалел, что откликнулся на стук.
Нет, говоря по правде, жалел он о том, что сразу не пристрелил Маккарти. Да.
Теперь он это видел с невыразимой ясностью, иногда посещающей бьющийся в тисках
ужаса разум, и в этом состоянии сознавал, что лучше всего было бы послать пулю
в Маккарти, прежде чем в глаза бросились оранжевые жилет и кепка. Во всяком
случае, это отнюдь не повредило бы, а возможно, и помогло.
— Стой у двери и помалкивай, — пробормотал Джоунси.
— Джоунси… скажи только, он еще жив?
— Не знаю.
Джоунси сделал еще один шаг и почувствовал, как пальцы Бива
разжались: очевидно, тот исчерпал все запасы выносливости.
— Рик, — осторожно окликнул Джоунси голосом человека,
старающегося не разбудить ребенка. Голосом человека, узревшего мертвеца. — Рик,
вы…
Мужчина на толчке пронзительно громко пукнул, и комната
немедленно наполнилась едким смрадом экскрементов и авиационного клея.
Чудо еще, что душевая занавеска не расплавилась, подумал
Джоунси.
Из унитаза донесся всплеск. Не «плюх» шлепнувшегося в
фаянсовую чашу дерьма. Скорее похоже на резвящуюся в пруду рыбу.
— Боже всемогущий, ну и вонь! — охнул Бивер, прикрывая
ладонью нос и рот, отчего речь получалась невнятной. — Но если он пердит,
значит, должно быть, живой. А, Джоунси? Он все еще…
— Заткнись, — очень тихо велел Джоунси, пораженный
собственным спокойствием. — Только заткнись, ладно?
И Бив заткнулся.
Джоунси наклонился ближе, так что смог разглядеть небольшой
кровяной мазок на правой брови Маккарти, красный нарост на щеке, кровь на синей
пластиковой занавеске, табличку с шутливой надписью УГОЛОК РАЗМЫШЛЕНИЙ ЛАМАРА,
висевшую еще с той поры, когда здесь был биотуалет, а воду в душ приходилось
качать насосом. Он заметил слабый студенистый проблеск из-под прикрытых век
Маккарти, трещины на губах, казавшихся в белесом свете фиолетовыми и
воспаленными, втягивал ноздрями омерзительный запах и, казалось, видел, как к
потолку поднимаются грязно-желтые столбы, как у горчичного газа.
— Маккарти! Рик! Вы меня слышите? — Он щелкнул пальцами
перед полуприкрытыми глазами. Ничего. Он лизнул тыльную сторону ладони, поднес
сначала к ноздрям, а потом ко рту Маккарти.
Ничего.
— Он мертв, Бив, — сказал Джоунси, отступая.
— Черта с два! — возмущенно, почти оскорбленно ответил Бив,
словно своей смертью Маккарти попрал все законы гостеприимства, и несмотря на
весь ужас ситуации, Джоунси едва не улыбнулся, столько абсурдной обиды звучало
в тоне Бива. — Он только сейчас выдал на-гора новую порцию, я сам слышал.
— Мне кажется, это не…
Бив ринулся вперед, больно притиснув пострадавшее бедро
Джоунси к раковине.
— Кончай, парень! — прошипел он и, вцепившись в круглое веснушчатое
вялое плечо Маккарти, стал ожесточенно трясти. — Вставай, слышишь? Ну же,
слезай с толчка!
Маккарти медленно накренился вперед, и Джоунси вдруг
показалось, что Бивер все-таки прав, что малый все еще жив, жив и пытается
встать. Но тут Маккарти повалился с трона в ванну, зацепив головой синее
прозрачное облако занавески. Оранжевая кепка свалилась. Череп с костяным
треском ударился о фарфор, и Джоунси с Бивом, цепляясь друг за друга, завопили
от ужаса, внезапно сгустившегося в этой приветливой, выложенной голубым кафелем
комнатке. Задница Маккарти походила на скособоченную луну с гигантским кровавым
кратером в центре, местом неистового извержения. Все это Джоунси увидел
мельком, прежде чем Маккарти окончательно исчез в ванне, и занавеска, взлетев в
последний раз, опустилась, как театральный занавес в трагическом финале. Но и в
эту долю секунды Джоунси показалось, что дыра была не меньше фута в диаметре.
Может ли такое быть? ФУТ? Конечно, нет!
В унитазе что-то плеснулось снова, достаточно сильно, чтобы
разбрызгать капли кровавой воды на голубое сиденье. Бивер хотел было нагнуться,
посмотреть поближе, но Джоунси, сам не понимая почему, захлопнул крышку.
— Нет, — бросил он.
— Нет?
Бивер попытался вытащить из нагрудного кармана зубочистку,
захватил сразу с полдюжины и уронил на пол. Зубочистки, как бирюльки,
раскатились по полу. Бив растерянно посмотрел на них и поднял глаза на Джоунси.
В них стояли слезы.
— Как Даддитс, старик, — сказал он.
— О чем это ты, во имя Господа?
— Неужели не помнишь? Он тоже был почти голый. Те твари
стащили с него все, до трусов. Но мы спасли его.
В подтверждение Бивер энергично закивал, словно Джоунси, в
самых потаенных и недоверчивых уголках души, глумится над этим утверждением.
Но Джоунси и не думал глумиться, хотя Маккарти ни в малейшей
степени не походил на Даддитса. Перед глазами стоял Маккарти, грузно валившийся
в ванну: оранжевая кепка отлетела, жирные отложения на груди («сиськи от легкой
жизни», как называл их Генри, когда видел пару таких под тенниской
какого-нибудь типа) подрагивали, как желе. И его зад, отчетливо видный в свете,
беспощадном люминесцентном свете, не умеющем хранить тайны, выбалтывающем любые
секреты своим настырным монотонным жужжанием. Безупречный белый мужской зад,
безволосый, чуть дряблый, только начинающий отвисать: он перевидал тысячи таких
в мужских раздевалках, где переодевался и принимал душ, да и сам он постепенно
обзаводился чем-то подобным (и обзавелся бы, если бы старый дурак не сбил его
машиной, непоправимо изменив конфигурацию пятой точки, и возможно, навсегда).
Только с таким, ему еще не приходилось сталкиваться. Словно кто-то, сидевший в
утробе Маккарти, бросил гранату или выпалил из миномета, чтобы… зачем?!
Из унитаза послышался очередной глухой всплеск. Крышка
подпрыгнула. Что ж, вполне правдоподобный ответ. Чтобы выбраться наружу,
конечно.
— Сядь на нее, — велел Джоунси Биверу.
— А?
— Сядь на нее, — почти проорал Джоунси на этот раз, и Бивер,
поеживаясь, плюхнулся на крышку.