В тот же день высокий, с проседью мужчина подошел к окошечку
железнодорожной кассы и спросил, как быстрее добраться до Нью-Йорка. Кассирша
Бонита Альварес показала ему, где сделать пересадки. Он внимательно изучил
схему, водя по ней пальцем, и аккуратно все записал. Затем спросил Бонни
Альварес, можно ли купить билет на третье января. Бонни пробежалась по клавишам
компьютера и ответила утвердительно.
– Тогда, пожалуйста… – начал было высокий мужчина, но
осекся, и поднес руку к голове.
– Что с вами, сэр?
– Фейерверк, – сказал мужчина. Она уверяла впоследствии
полицию, что слышала именно это слово. Фейерверк.
– Сэр? Вам плохо?
– Голова, – сказал он. – Извините. – Он попытался
улыбнуться, но это почти не изменило его осунувшееся, раньше времени постаревшее
лицо.
– Дать вам аспирин? У меня есть.
– Спасибо, не надо. Пройдет.
Она выписала билет и сказала, что поезд прибудет в Нью-Йорк
на Центральный вокзал шестого января в полдень.
– Сколько с меня?
Она назвала сумму и спросила:
– У вас наличные, мистер Смит?
– Наличные, – сказал он и вытащил из бумажника целую пачку
двадцати– и десятидолларовых купюр.
Она пересчитала деньги, дала ему сдачу, квитанцию и билет.
– Ваш поезд отходит в десять тридцать, мистер Смит, –
сказала она. – Придите минут за двадцать.
– Хорошо, – сказал он. – Спасибо.
Бонни одарила его ослепительной профессиональной улыбкой, но
Смит уже отвернулся. Он был очень бледен и, как видно, с трудом превозмогал
боль.
Бонни утверждала, что он именно так и сказал: фейерверк.
Элтон Карри работал проводником на перегоне Финикc –
Солт-Лейк. 3 января ровно в 10 часов на платформе появился высокий мужчина; он
сильно хромал, и Элтон помог ему подняться в вагон. В одной руке у пассажира
был потертый клетчатый саквояж. В другой – новехонький кожаный «дипломат».
Чувствовалось, что «дипломат» изрядно тяжелый.
– Вам помочь, сэр? – спросил Элтон, имея в виду «дипломат»,
но пассажир передал ему саквояж и билет.
– Нет-нет, благодарю. А это я заберу, когда поедем.
– Как вам угодно. Спасибо.
Очень вежливый пассажир, скажет Элтон Карри, когда его будут
допрашивать агенты ФБР. И на чаевые не поскупился.
6 января 1979 года выдалось в Нью-Йорке серое, пасмурное –
снегопада можно было ждать в любую минуту. Такси Джорджа Клементса стояло у
входа в отель «Билтмор», против Центрального вокзала.
Дверца открылась, и в машину осторожно, словно каждое
движение причиняло ему боль, сел молодой человек с уже заметной сединой. Он
поставил на сиденье дорожный саквояж и «дипломат», захлопнул дверцу, откинул
голову на спинку и устало прикрыл глаза.
– Куда едем, дружище? – спросил Джордж.
Пассажир заглянул в листок бумаги.
– Вокзал Порт Осорити, – сказал он.
Машина тронулась.
– Что-то у вас, дружище, вид неважнецкий. У меня свояк такой
же становится во время приступа желчного пузыря. У вас тоже камни?
– Нет.
– Свояк говорит, что камни в желчном – это хуже некуда. Ну
разве что камни в почках. А я ему знаете что на это? Ты чудила, говорю, Энди,
говорю, ты отличный парень, и я тебя уважаю, но ты чудила. У тебя был,
спрашиваю, рак, Энди? Рак, говорю, был? Всем известно, хуже рака ничего нет,
верно? – Джордж пристально посмотрел в зеркало заднего обзора. – Послушайте,
дружище, я вас без дураков спрашиваю… вы как, ничего? А то малость на покойника
смахиваете.
– Все в порядке, – ответил пассажир. – Просто вспомнил… как
ехал однажды на такси. Несколько лет назад.
– Ясно, – глубокомысленно сказал Джордж, будто и впрямь
знал, о чем речь. Да, шизов в Нью-Йорке хоть отбавляй. После короткой паузы,
вызванной раздумьями на эту тему, он продолжил рассказ о свояке.
– Мама, дядя больной?
– Ш-ш-ш.
– Ну скажи!
– Денни, угомонись.
Она виновато улыбнулась пассажиру, сидевшему справа через
проход, словно желая сказать: ну что с ним поделаешь? Похоже, однако, что
пассажир ничего не заметил. Бедняга и вправду выглядел больным – в данном
случае четырехлетний Денни не ошибся. Мужчина безучастно смотрел в окно; снег,
который пошел вскоре после того, как они пересекли границу штата Коннектикут,
все падал и падал. Мужчина был ужасно бледный, ужасно худой, и сбоку его шею
наискось прорезал жутковатый, как у Франкенштейна, шрам. Словно в недалеком
прошлом кто-то пытался открыть ему голову, и эта попытка едва не увенчалась
успехом.
Автобус направлялся в Портсмут, штат Нью-Гэмпшир, куда он
прибудет по расписанию в полдесятого вечера, если нигде не застрянет из-за
снегопада. Джулия Браун с сыном ехала в гости к свекрови, этой старой курице,
которая опять станет баловать Денни, а он уж и так испорчен дальше некуда.
– Я хочу подойти к нему.
– Нельзя, Денни.
– Я хочу посмотреть, какой он больной.
– Нельзя!
– Мама, а вдруг он вымирает? – Глаза у Денни возбужденно
заблестели. – Он, наверно, вымирает сейчас?
– Денни, молчи.
– Мистер, мистер! – позвал Денни. – Вы вымираете, да?
– Денни! Ты замолчишь, наконец! – прошипела Джулия, пунцовая
от смущения.
Денни заплакал, точнее, стал хныкать с подвыванием, как он
это умел, когда ему что-то не разрешали, и у нее всякий раз было одно желание –
сграбастать Денни и сделать ему больно, чтобы он заревел по-настоящему. В такие
минуты, когда трясешься в автобусе, а за окнами темень и грязное снежное месиво
и рядом завывает ребенок, начинаешь думать: господи, лучше бы мать
стерилизовала меня еще девочкой.
Тут пассажир, сидевший через проход, повернулся к ней, и на
лице его появилась усталая, болезненная и в то же время довольно приятная
улыбка. Глаза у него были воспаленные, словно заплаканные. Она попробовала
улыбнуться в ответ, но улыбка получилась вымученная. Этот красный левый глаз и
шрам на шее – из-за них в его профиле было что-то зловещее и отталкивающее.
Джулия надеялась, что он едет не до самого Портсмута, но,
как потом выяснилось, он ехал именно туда. Она увидела его в здании
автовокзала, когда бабушка Денни, заливаясь счастливым смехом, тискала внука в
объятиях. Человек, прихрамывая, шел к выходу, с потертым саквояжем в одной руке
и новеньким «дипломатом» в другой. Внезапно холодная дрожь пробежала у нее по
спине. Дело не в том, что он шел прихрамывая – его буквально несло вперед. Он
был какой-то неудержимый, скажет она позднее представителям нью-гэмпширской
полиции. Казалось, он точно знал, куда ему надо, и ничто не могло его
остановить.