Его тошнило все сильнее, тело окоченевало, начиная с
кончиков пальцев, колючий холодок протягивался к позвоночнику, и некая часть
сознания еще могла этому вяло удивиться – как же так, дело-то происходило в
жарких морях, при обжигавшем зноем ноябрьском солнце...
Он уже не помнил, кто он такой, не смог бы думать, даже если
бы захотел, мир состоял из соленой горечи и пронизывающего холода, и больше не
было суши, все континенты потонули в одночасье, мир, как в невообразимо давние
времена, состоял из бескрайнего океана, прямо перед глазами вынырнула
оскаленная морда динозавра и гулко, раскатисто захохотала, поодаль маячил
скелет...
Самое скверное, что крохотное существо теряло сознание, так
и не в состоянии понять – в самом деле тело вытянулось на чем-то твердом или
это не более чем предсмертный бред...
Глава 5
Синьор Робинзони семь пятниц на неделе
Когда он разлепил веки, тяжело-тяжело, что твой Вий, прошло
не так уж мало времени, прежде чем удалось привести в порядок мысли и
чувства, – все еще не покидало мерзкое ощущение, будто ему взбалтывают
мозги огромной холоднющей ложкой.
Он откашлялся, брызгая слюной на грудь, – омерзительный
горько-соленый привкус во рту остался, но уже не заставлял кишки, слипшиеся в
плотный ком, пытаться покинуть утробу через глотку. В общем, бывало и похуже...
Приподнявшись на локтях, Мазур тем самым тут же вызвал взрыв
воплей на незнакомом языке – пожалуй что, в них не было ничего враждебного,
один веселый азарт.
Ни следа серых туч – небо вновь сияло чистейшей голубизной,
и светило жаркое ноябрьское солнце, и сверкало море. Он лежал совершенно голый
в тени убогонькой хижины, хлипкого сооружения, сквозь стенки коего можно было
прекрасно рассмотреть внутренний интерьер, заключавшийся лишь в циновках и
каком-то баке из оцинкованного железа. Хижина – и десяток других –
располагалась на пологом возвышении метрах в пятистах от морского берега, в
этакой котловине меж двух отлого сходившихся склонов. Пальмы, прозаически
росшие там и сям десятками, выглядели ничуть не пострадавшими от промчавшегося
тайфуна – должно быть, место было выбрано с большим знанием местной географии,
склоны защищали от порывов ветра.
У берега покачивалось с полдюжины одномачтовых лодок со
спущенными парусами, а неподалеку, на бережку, великанскими рыбьими скелетами
уныло гнили останки пары-тройки таких же немудрящих суденышек, видимо,
отслуживших свое и списанных без бумажной возни. Ну, так... Изволите ли видеть,
порт и населенный пункт...
Сделав над собой некоторое усилие, Мазур приподнялся, сел,
привалившись спиной к хлипкой стене хижины. Оглядел аборигенов, в количестве
этак дюжины, в свою очередь, жадно его рассматривавших с видом провинциалов,
совершенно не избалованных зрелищами, а так же приезжими.
На первый взгляд, народец был простой и незамысловатый, как
и следовало ожидать, – Азия-с, глушь несусветная... Холщовые рубахи,
майки, некоторые в потрепанных шортах, но большинство облачены в разноцветные
куски материи, обернутые вокруг тела самыми разными способами, и у каждого на
голове – черная бархатная шапочка.
Пора было сконцентрироваться. Мазур старательно припомнил
все, чему его учили, – антрополический тип, одежда...
Нельзя сказать, что он был на седьмом небе от счастья. Эти
лица эти с а р о н г и, шапочки... Мусульмане. Индонезийские мусульмане.
Которая-то из многочисленных индонезийских народностей, который-то из тысяч
индонезийских островов. Таковы уж здешние места: шаг вправо – Малайзия, шаг
влево – Индонезия, шаг назад – еще что-нибудь не менее экзотическое...
Скверновато. К первому в мире государству рабочих и крестьян
в этой стране относятся без всякого радушия – учитывая события двадцатилетней
давности, резню местных коммунистов, форменную гражданскую войну... Впрочем,
это касается более цивилизованных районов Индонезии. Эти простодушные пейзане,
надо полагать, не знают разницы меж Советским Союзом и княжеством Монако,
потому что представления не имеют, поспорить можно, ни о том, ни о другом.
Его разглядывали с простодушным любопытством, толкая друг
друга локтями, пересмеиваясь и громко обмениваясь непонятными мнениями. В конце
концов вперед выскочил шустрый худощавый мужичонка, присел рядом с Мазуром,
извлек из складок саронга ржавую тупую вилку с потемневшей деревянной
рукояткой, легонько ткнул ею Мазура в ляжку, устрашающе оскалился и облизнулся
с видом заправского каннибала. Грозно вращая глазами и поглаживая себя по
животу, всеми средствами пантомимы пытался дать понять нежданному гостю, что
его собираются незамедлительно использовать в гастрономических целях. Судя по
его мимике и одобрительному ржанью односельчан, этот субъект был чем-то вроде
общепризнанного местного шута.
Мазур стоически перенес эту демонстрацию гастрономических
поползновений. Слишком хорошо помнил, что в Индонезии людоедов нет. Южней,
ближе к Австралии, на Новой Гвинее и прилегающих архипелагах, в тех самых
красочно описанных Джеком Лондоном местах, каннибалы попадаются даже сегодня.
Но только не здесь.
Подумав, он решился. С помощью нехитрых жестов попытался
донести до деревенского потешника столь же нехитрую мысль: эк тебя раскатило,
людоед хренов, а не хочешь вместо лангета из белого пришельца пососать его
мужское достоинство?
Смысл пантомимы моментально дошел до собравшихся, и они все
с той же первобытной непосредственностью заржали уже над незадачливым шутом,
раскачиваясь, молотя друг друга по спинам, фыркая. Ближайший, правильно
истолковав жест Мазура, протянул ему зажженную сигарету. В общем, народ
был вроде бы не вредный. Жадно затягиваясь паршивой сигареткой, Мазур задумался
над животрепещущим насущным вопросом: ну, а дальше-то что? Какие планы строить?
Как отсюда выбираться? Нет, нужно подождать дальнейшего развития событий,
должно же даже в этой глуши быть какое-то начальство или нечто аналогичное.
Судя по всему, это не мимолетный приют рыбаков, а настоящая деревня, оседлость,
населенный пункт – вон женщина вдали прошла, детишки бегут, буйволы валяются в
тенечке...
– По-английски кто-нибудь понимает? – спросил он
громко.
Добрые пейзане стали переглядываться, ожесточенно треща на
своем родном наречии, – но ответа Мазур не дождался, что-то не наблюдалось
среди них полиглотов и лингвистов...
Ага! Настроение собравшихся вдруг изменилось – они притихли,
малость съежились. Ну да, понятно – в их сторону направлялись двое субъектов,
резко отличавшихся от жилистых островитян, несомненно принадлежавших к местному
пролетариату.
Один был безусловный китаец, пожилой, упитанный и
золотозубый, в чистой полосатой пижаме. Второй внешностью ничем не отличался от
собравшихся, но был опять-таки поупитаннее, гораздо старше, держался с неким
спокойным превосходством, саронг на нем был безукоризненно чистым, из
разноцветной ткани. «Вот оно, местное руководство, – подумал Мазур
настороженно. – Прямо-таки первый секретарь, право слово, номенклатура
везде одинакова...»