– Это было бы лучше. А если уж ты спятил и собрался
выходить, то надень мой шарф!
– Ладно. Это правильно. – Он надел пальто и застегивал его,
стоя к ней спиной, чтобы она не заметила, как у него дрожат руки. Когда он
повернулся, Вай уже скрылась в ванной. Он молча постоял в предвкушении того,
что теперь уж она завизжит, но тут вода полилась в раковину. Затем он услышал,
как Вай чистит зубы в своей обычной манере – с напором.
Он постоял еще и вдруг мысленно вынес себе приговор тремя
простыми словами: «Я схожу с ума».
Возможно… но это не меняет того факта, что, если он в
ближайший момент не провернет кое-что, его ждут крайне неприятные последствия.
По крайней мере, эту проблему он способен решить, и Говард испытал некоторое
утешение. Он открыл дверь, уже было вышел, потом вернулся, чтобы взять шарф
Вай.
«Когда ты намерен рассказать ей о последний удивительных
событиях в жизни Говарда Митла? – вдруг решил он осведомиться у самого себя.
Говард тут же отогнал эту мысль и сосредоточился на том,
чтобы затолкать концы шарфа за отвороты пальто.
Квартира Митла была на пятом этаже десятиэтажного здания на
Хокинг-стрит. За полквартала, на углу Хокинг и Куинс-бульвара, находился
работавший круглосуточно магазин «Деликатесы и удобства Ла». Говард повернул
налево и дошел до конца здания. Здесь была узкая тропинка, которая вела к
мусоропроводу. По обе ее стороны стояли контейнеры для мусора. Здесь бездомные,
далеко не все из которых были пропащими алкоголиками, устраивали себе неуютным
ночлег из газет. В этот вечер, кажется, никто не собирался поселиться на тропе,
за что Говард был им очень благодарен.
Он зашел в укромный промежуток между двумя контейнерами,
расстегнул джинсы и обильно помочился. Сначала он испытал такое облегчение, что
почти забыл недавние удары судьбы, но по мере того как напор ослабевал, опять
начал обдумывать свое положение, и отчаяние опять овладело им.
Положение его было, прямо скажем, безвыходным.
Вот он стоит и мочится на стену дома, в котором имеет
теплую, уютную квартиру, оглядываясь через плечо, не заметил ли его кто-нибудь.
Появись здесь бандит или грабитель, пока он находится в
таком беззащитном состоянии, ничего хорошего не будет, но гораздо ужаснее, если
его увидит кто-то из знакомых – Фенстеры, например, из 23-й или Дэттлбаумы из
35-й. И что скажет Вай эта языкастая Алисия Фенстер?
Он застегнул штаны и вернулся к началу тропинки. Тщательно
осмотревшись по сторонам, он зашел в магазин и купил банку пепси-колы у улыбающейся
бронзовокожей миссис Ла.
– Что-то вы сегодня бледный, мистер Митра, – произнесла она
со своей неизменной улыбкой. – Все в порядке?
«О да, – подумал он. – Я действительно брежу, спасибо,
миссис Ла. Просто замечательно».
– Поймал таракана в раковине, – пояснил он ей. Она
нахмурилась, не переставая улыбаться, и он сообразил, что ляпнул что-то не то.
– В конторе, я имею в виду.
– Лучше одевайтесь теплей, – сказала она. Складка на ее
почти идеально гладком лбу разошлась. – Радио говорит, будет холодно.
– Спасибо, – поблагодарил он и вышел. По пути домой он
открыл банку и вылил ее в канаву. Учитывая, что ванная теперь стала вражеской
территорией, ему менее всего хотелось пить на ночь.
Когда он вошел, Вай похрапывала в спальне. Три банки пива
хорошо на нее подействовали. Он поставил пустую банка на столик кухне, затем
постоял за дверью ванной. Потом прижался уход к дереву.
Царап-царап. Царап-царап-царап.
– Вонючий сукин сын, – прошептал он.
Он отправился спать не почистив зубы – впервые с тех пор,
как мать забыла положить ему, двенадцатилетнему зубную щетку, когда отправляла
в летний лагерь. *** Он лежал в постели рядом с Вай и не спал.
Слышно было, как палец продолжает свой бесконечный поиски в
ванной, постукивая ногтем. На самом деле он не мог слышать сквозь закрытые
двери и знал это, но представлял, как он это слышит, что было ничуть не лучше.
«Нет, – говорил он себе, – по крайней мере ты знаешь, что это лишь воображение.
Насчет самого пальца ты не уверен».
Впрочем, это мало утешало. Он все еще не мог уснуть и не
приблизился к решению проблемы. Он знал, что не сможет до бесконечности
выдумывать предлоги, чтобы выйти помочиться возле мусорных ящиков. Он
сомневался, получится ли это даже на протяжении двух суток, а что будет, когда
приспичит большая нужда, леди и джентльмены? Вот вопрос, который никогда не
задавали в суперигре, и он не имел ни малейшего представления, как на него
ответить. Не под ящиками же – тут он был совершенно уверен.
«Может быть, – осторожно предположил внутренний голос, – со
временем ты привыкнешь в этой штуке».
Нет. Немыслимо. Он двадцать один год жил с Вай и все еще не
в силах был зайти в ванную, когда она была там. Эти цепи просто замыкало от
перенапряжения. Она могла весело сидеть на унитазе и болтать с ним о том, что
делала на работе у доктора Стоуна, пока он брился, но он на это был не
способен. Не то воспитание.
«Если этот палец не уйдет сам по себе, значит, тебе придется
пересмотреть свое воспитание, – настаивал голос, – потому что кое-что,
по-видимому, нуждается в коренной перестройке».
Он повернул голову и взглянул на будильник. Четверть
третьего… и, меланхолично сообразил он, что необходимо помочиться.
Он осторожно поднялся с кровати, миновал ванную, из-за
закрытой двери которой доносилось все то же непрекращающееся царапанье и
постукиванье, и направился в кухню. Он придвинул табуретку к кухонной раковине,
влез на нее и тщательно прицелился в сливное отверстие, настороженно
прислушиваясь, не проснулась ли Вай.
Наконец получилось… лишь когда он перебрал все простые числа
вплоть до трехсот сорока семи. Рекорд всей жизни. Он поставил табуретку на
место и побрел обратно в постель, размышляя про себя: «Я так не смогу. Долго не
протяну. Просто не смогу».
Проходя мимо двери ванной, он оскалился.
Когда в шесть тридцать зазвонил будильник, он вскочил с постели,
прошаркал в ванную и пошел внутрь.
В сливе было пусто.
– Слава Богу, – прошептал он дрожащим голосом. Волна
облегчения, почти священное вдохновение, охватила его. – О, слава Б…
Палец высунулся, как ванька-встанька, словно привлеченный
звуком его голоса. Он молниеносно крутнулся три раза и застыл, словно сеттер
перед прыжком. И указывал прямо на него.
Говард отскочил, издавая бессвязное рычание.
Верхняя фаланга пальца сгибалась и разгибалась, словно
приманивала его. Доброе утро, мистер, рад вас видеть.