Кто сказал, интересно, подумала Полли.
– Если «азку» снять, то больной возвращается в изначальное
состояние, и потребуется новый, такой же длительности, период времени, чтобы
добиться достигнутого улучшения.
Полли рассмеялась. Она не смогла удержаться и была рада, что
мистер Гонт присоединился к ней.
– Я понимаю, что вас насмешило, но я всего лишь хочу помочь,
всей душой, – сказал он. – Вы верите?
– Верю, – искренне призналась Полли. – И благодарю. Но когда
она вышла в его сопровождении из магазина, ей пришлось призадуматься. Например,
о том, что находилась в полутрансе, когда Гонт надел на нее цепочку. О том, что
она с таким ужасом ожидала его прикосновения, что совершенно не совмещалась с
дружеским чувством беспокойства и заботы, которое он распространял над ней,
словно ауру.
Неужели он и в самом деле загипнотизировал ее? Глупость
какая-то…
Она попыталась вспомнить, как себя чувствовала, когда они
обсуждали «азку», и не могла. Если он действительно это сделал, то наверняка не
случайно и с ее помощью. Конечно. Она была к этому готова под воздействием
огромного количества выпитого перкодана. Вот это ей больше всего не нравилось в
лекарствах. Нет, возразила самой себе Полли. Это ей не нравится, во-вторых.
А, во-первых, то, что они далеко не всегда выполняют
возложенную на них задачу, вот что самое отвратительное.
– Я бы отвез вас домой, если бы водил машину, но, к
сожалению, так и не научился, – сказал мистер Гонт.
– Все в порядке, – сказала Полли. – Не беспокойтесь. Я вам
очень благодарна.
– Поблагодарите, если поможет. Желаю доброго дня.
И снова воздух наполнился воем сирен. Он доносился с
восточной части города, со стороны улиц Элм, Уиллоу, Понд, Форд. Полли
повернулась туда лицом. Было нечто в этом вое, особенно в такой тихий день, что
вызывало тревогу. Тревожные мысли – не только образы – о надвигающейся
опасности.
Вой постепенно затихал, раскручиваясь, как невидимая пружина
часового механизма.
Она повернулась, чтобы поделиться впечатлениями с мистером
Гонтом, но дверь оказалась запертой и на ней висела табличка
ЗАКРЫТО
Табличка медленно покачивалась на веревочной петле между
спущенной шторой и стеклом. Он скрылся в магазине, пока Полли смотрела в другую
сторону, так тихо, что она не услышала и не заметила.
Полли медленно пошла домой. Не успела она дойти до конца
Мейн Стрит, как еще одна машина, на этот раз принадлежавшая Полиции Штата,
пронеслась мимо нее.
19
– Дэнфорт?
Миртл закрыла за собой входную дверь и прошла в гостиную.
Она долго мучилась, вытаскивая из замочной скважины ключ, оставленный там
Китоном.
Под мышкой у нее была зажата кастрюлька-фондю.
– Дэнфорт, я пришла!
Ответа не последовало, и телевизор не работал. Странно, он
так торопился, чтобы попасть вовремя к началу футбольного матча. Она подумала,
не пошел ли он смотреть футбол к кому-нибудь из соседей, к Гарсонам, например,
но ворота гаража были закрыты, а это, значит, машина на месте.
Пешком Дэнфорт не ходил никогда, если в этом не было
необходимости.
Особенно по Касл Вью, тянувшейся по довольно крутому склону.
– Дэнфорт, ты дома?
Молчание. В столовой один стул перевернут. Сдвинув брови,
Миртл поставила кастрюльку на стол и поправила стул. Первые нити беспокойства,
тонкие и прозрачные, как паутина, натянулись в душе. Она подошла к кабинету.
Дверь оказалась запертой. Миртл прижалась к ней ухом и прислушалась. Она была
уверена, что слышит слабый скрип кресла. – Дэнфорт, ты здесь?
Нет ответа… но ей показалось, что из-за двери донеслось
покашливание. Беспокойство перерастало в тревогу. Последнее время Дэнфорт
находился в нервном напряжении – он единственный из всех сотрудников городской
управы работал в полную силу. а весил при этом гораздо больше, чем нужно при
его росте. Что если у него случился сердечный приступ? Что если он лежит там,
на полу? Если тот звук, который она приняла за кашель тяжелое дыхание?
Прекрасное утро и начало дня, проведенные сообща, подсказывали
такое завершение, как вполне возможное. Начали за здравие, кончили за упокой.
Она взялась было за ручку двери, но тут же отдернула руку и прижала к горлу. У
нее уже был достаточный опыт подобных попыток войти к Дэнфорту в кабинет без
стука, чтобы больше никогда этого не делать. Никогда, никогда, никогда она не
войдет в его святая святых без приглашения.
Да… но если у него инфаркт… а если… или… Она вспомнила
перевернутый стул, и беспокойство снова захлестнуло ее.
Предположим, он пришел домой и вспугнул грабителя? Вдруг
грабитель стукнул Дэнфорта по голове и отволок его, без сознания, в кабинет?
Она забарабанила в дверь.
– Дэнфорт? С тобой все в порядке?
Молчание. Тишина в доме, нарушаемая лишь тихим тиканьем
старых дедушкиных часов в гостиной и… да, она теперь полностью в этом уверена
поскрипыванием кресла в кабинете. Миртл снова потянула за дверную ручку.
– Дэнфорт, с тобой все в…
Пальцы уже обхватили ручку, когда из-за двери послышался его
разъяренный крик, заставивший Миртл отшатнуться с испуганным всхлипом.
– Оставь меня в покое! Неужели ты не можешь оставить меня в
покое, тупица?
Миртл застонала. Сердце колотилось высоко, почти в горле.
То, что она услышала, не было неожиданностью: все та же ярость и ненависть в
голосе. Но после такого прекрасного дня, проведенного вместе, он не мог ее
оскорбить больше. Даже если бы все лицо изрезал бритвой.
– Дэнфорт, я думала тебе плохо… – голос ее звучал так тихо,
что она сама еле слышала.
– Оставь меня в покое! – Теперь он стоял уже прямо за
дверью, она поняла это по звуку.
О, Господи, неужели он сошел с ума? Может так быть? Как это
может быть? Что случилось после того, как он высадил меня у Аманды?
На эти вопросы она не могла найти ответов. И тогда она
поднялась наверх, достала из шкафа в швейной комнате новую куклу и пошла в
спальню.
Сняв туфли, Миртл легла на постель со своей стороны и
положила куклу рядом.
Откуда-то издалека доносился перекликающийся вой сирен. Она
не обращала на него внимания.
Их спальня была прелестна в это время дня, полна яркого
октябрьского солнца. Но Миртл этого не замечала. Она видела лишь непроглядную
тьму. На душе у нее камнем лежало горе, горе, которое не могла развеять даже
прекрасная кукла. Ощущение Несчастья, беды забило ей горло и не давало дышать.