Охота на олигарха - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков cтр.№ 45

Ах, как они вжарили...

Лай-ла!

Со всех вокзалов поезда

Уходят в дальние края...

Прощай! Под белым небом января

Мы расстаемся навсегда...

Прощай! И ничего не обещай,

И ничего не говори,

А чтоб понять мою печаль,

В ночное небо посмотри...

А потом большая часть ламп погасла, и в наступившем полумраке медленно топтались пары, как лет тридцать назад, – и Мазур, в рамках дозволенного приличиями прижимая к себе Олесю, медленно колыхаясь в такт общему ритму, зажмурился и ощутил жгучий укол совершенно невероятного ощущения: показалось вдруг, что, если он откроет глаза, вокруг окажется одна из питерских танцплощадок начала семидесятых, и все вокруг будет полнейшей реальностью, и он увидит не только полузабытых девчонок в мини-юбках, но и живехоньких ребят в курсантских фланельках, часть которых стала почетными пенсионерами, а часть однажды словно бы растворилась в воздухе, неизвестно толком, на каком меридиане – без могил, без лиц, без имен, словно вовсе их на свете не бывало... А впрочем, и лица уже стираются в памяти, это только в молодые годы казалось, что всех будешь помнить вечно, что они будут стоять перед глазами, как живые, – но мало ли в чем бываешь накрепко уверен в молодые годы...

Лай-ла!

Прощай! Среди снегов, среди зимы

Никто нам лета не вернет...

Прощай! Вернуть не в силах мы

В июльских звездах небосвод...

Его настолько з а т я н у л о, что он не сразу понял: песня кончилась. Он увидел на многих лицах некое отражение своих собственных мыслей – с поправкой на биографии, конечно. Только соплюшки с голыми плечами и спинами, сверкавшие бриллиантами, повизгивали и хлопали б е з м я т е ж н о – у них еще не было никакого прошлого, никакой ностальгии...

– У вас лицо стало... прямо-таки одухотворенное, – сказала Олеся, отводя его к желтым креслам. – Ручаться можно, у вас с этой мелодией связаны какие-то особенно романтичные воспоминания.

– Как у всех, – сказал Мазур. – Юность наша, знаете ли... О чем ни вспомни, все исполнено романтики... то есть это теперь так кажется.

– То-то у Вадика, ей-богу, слезинки на глазах... Правда, он со вчерашнего утра вискариком наливается, а это способствует обострению ностальгии... Пойдемте еще потанцуем?

Синий-синий иней

Лег на провода...

В небе темно-синем —

Синяя звезда...

– Честно говоря, не тянет что-то, – сказал Мазур. – У н а с именно эту песенку категорически не любили. Насколько космонавты обожали «Белое солнце пустыни», настолько у нас эту песню не любили, спасу нет, как...

– Почему?

– Да все просто. Это ж не отечественного сочинения шлягер, а перепевочка англоязычной песни. В оригинале – никакого инея и такой уж особенной синевы. «Уан вай тикет». Это...

– Билет в один конец. Я неплохо знаю инглиш.

– Вот то-то, – сказал Мазур. – Билет в о д и н конец. У нас такие аллюзии и ассоциации никогда не любили. Профессиональное суеверие, знаете ли. Прижилось однажды.

Они стояли лицом к лицу среди грохота усилителей, но слышали друг друга хорошо. Боковым зрением Мазур высмотрел прилипчивого француза – он стоял у входа, скрестив руки на груди, наблюдал за танцующими с озабоченным и вдохновенным видом, словно поставил себе целью разгадать непостижимую русскую душу. В глазах лягушатника читалась напряженная работа мысли: он, конечно, понимал, что все это неспроста, что весь этот интерьер что-то значит, но наверняка в своих кембриджах изучал не советологию и оттого не понимал, в чем тут соль...

– Можете меня обнять уже беззастенчиво, – сказала Олеся, подавая пример. – Не забывайте, мы на всех парусах летим к постели, вот-вот исчезнем украдкой... Вы знаете, я в ваших объятиях испытываю сложные чувства...

– И какие же? – поинтересовался Мазур, действуя так, как и полагалось в подобной ситуации тридцать с лишком лет назад в полумраке окраинной танцплощадки.

– Сама толком не определюсь. Таких, как вы, я раньше видела только в кино. Вы такой мирный и обаятельный, а за спиной у вас – личное кладбище...

– Возбуждает?

– Не будьте циничным, я же не великосветская извращенка... Просто категорически непривычно, вот и все. И ощущения сложные. Можно дурацкий вопрос? Вы ни о чем не жалеете? Не хотели бы ничего переиграть?

– Ни о чем не жалею и ничего бы не хотел переиграть, – четко ответил Мазур. – Хотите верьте, хотите нет. Потому что при другом раскладе это уже был бы не я. Я себя не могу представить д р у г и м. С и с т е м а, как оказалось, была напрочь сгнившая. А ж и з н ь – нормальная. Простите за высокие слова, но мне ни за что не стыдно. А это уже кое-что... Можете смеяться...

– И не подумаю, – сказала Олеся. – Мужик, которому ни за что в бурной жизни не стыдно и не за что себя упрекнуть, насмешек вызывать не должен... Многие этим похвастать не могут.

– Вы меня тоже очаровали, – сказал Мазур.

– Будете влюбляться? – дразнящим шепотом поинтересовалась она.

– Боюсь, нет, – сказал Мазур. – Честно говоря, что-то я давненько на это не способен.

– И я вам не нравлюсь?

– Нравитесь, – сказал Мазур. – Как это вы можете не нравиться нормальному мужику? Но влюбиться у меня не получится. Редко такое водится за пожилыми адмиралами...

– А Нельсон со своей, как бишь ее?

– Ну, это было давно, – сказал Ма-зур. – В те времена люди были другие... – Он начинал ощущать некоторую неловкость от этих фальшивых объятий... или, что тягостнее, не вполне фальшивых. – Олеся, нам не пора ли? «Собачья вахта» близится...

– Ну, пойдемте...

Она отстранилась, взяла Мазура за руку и повлекла в двери в глубине зала, временами поглядывая сверху вниз, – ну прямо-таки влюбленно, жаждуще, нетерпеливо. Сторонний наблюдатель, вынужден был признать Мазур, ни капельки не заподозрит, что эта парочка удаляется вовсе не в спальню. Что там у Шекспира насчет женской сути? Как, бишь, дамы, вам имя?

Незаметно оглянувшись у самой двери, Мазур констатировал, что француз, судя по его безнадежному виду, окончательно расстался с надеждой поговорить с его спутницей о делах и торчит на прежнем месте исключительно оттого, что ему некуда себя деть.

За дверью оказалась очередная узенькая лестница, по которой они быстренько попали в сад, почти пробежали по узкой аллее, обсаженной какими-то вековыми деревами, – ботаника в число освоенных Мазуром безупречно ремесел никогда не входила, свернули налево и оказались возле облицованного бетонными плитами морского берега. Железная лесенка спускалась тремя изгибами к самой воде, и на черной глади, покрытой отражением звезд, стояла вчерашняя яхточка.