– Горы и развалины? – сказал Мазур громко. – Там
есть только одно такое место. Живописные развалины... Это же Сангала!
Заброшенный город Киримайо, Королевский Крааль...
– Ну да, – безмятежно сказала Олеся. – Бывали там?
– Бывал, еще как... – сказал Мазур. – Еле ноги
унес. Вы хотите сказать, что у президента там место отдыха? В поселочке у
подножия Сангалы?
– Ага. Он там часто бывает... Да что с вами?
– Ну, в бога душу! – сказал Мазур в полный
голос. – Мало в Ньянгатале столь идеальных мест для покушения. Из Киримайо
можно не только шарахнуть снайперу – преспокойно протащить туда дюжину базук и
накрыть весь ваш чертов поселочек... Идеальное место!
– Кирилл, а вы не сгущаете краски? Президентская служба
безопасности всегда принимает какие-то меры, за развалинами всякий раз
присматривают...
– Взвод-другой, ага?
– Ну, в общем... Киримайо они контролируют...
– Чтобы взять под п о л н ы й контроль Киримайо, нужен полк
солдат, – сказал Мазур. – В мои времена, двадцать лет назад, когда
устраивали облаву на партизан, в Киримайо высадился батальон парашютистов,
полсотни полицейских, ну, и нас было две дюжины. И все-таки половина
«махновцев» прорвалась, ушла... Киримайо – это... – Он повернулся к Олесе:
– Коли уж среди тех, кто нацелился на президента, есть люди с советской
выучкой, среди них вполне могут оказаться и те, кто прошел Ньянгаталу. А
значит, наслышаны, что собой представляет Киримайо и какие возможности
предоставляет хватким людям... Лабиринт чертов!
– Успокойтесь. В конце концов, мы там будем гораздо раньше,
чем приедет президент. Проконсультируете его ребят как следует, все будет
хорошо.
– Вы просто не понимаете...
– Возможно, – с величайшим терпением сказала
Олеся, – даже наверняка. Мои функции лежат в другой плоскости. Но ведь еще
не факт, что непременно найдутся на т о й стороне знатоки развалин. И
президент, повторяю, там будет позже нас, времени достаточно, чтобы принять
любые меры. Я права?
Мазур кивнул. Но долго еще крутил головой, обуреваемый
разнообразными невеселыми мыслями. Как ни гони воспоминания, а в такой вот
ситуации они поневоле всплывают в памяти…
Глава 10
Во французской стороне, на чужой планете…
Цыгане и в самом деле оказались какие-то крайне
сомнительные: чересчур живописные, разноцветная одежда ярчайших химических
оттенков, пальцы унизаны невероятными перстнями с самоцветами чуть ли не с
куриное яйцо, шевелюры и бороды такие п р а в и л ь н ы е, нереально буйные и
кудрявые, что невольно тянуло украдкой подергать ближайшего за бороду. Да и
лексикончик убог: вся цыганщина заключалась в «чавэлла» и «ромалэ»,
выкрикиваемых ни к селу ни к городу.
А впрочем, дареному цыгану в бороду не смотрят – тем более
что медведи, числом три, хотя и молодые, не особенно и внушительных размеров,
оказались самыми настоящими – тут уж трудно впарить подделку. И обращаться с
ними цыгане – кто их там знает, настоящие или ряженые – умели. Для начала была
показана по-настоящему уморительная сценка: «А покажи-ка, миша, как сосут лапу
украинские власти, оставшись без российского газа». Судя по бурной реакции
зрителей, Мазур сделал вывод, что изрядное их число как раз и имеет отношение к
«черному золоту» и «золоту голубому». Полное впечатление, что так оно и
обстоит, – сущую овацию устроили косолапым комедиантам.
Мазур все еще хлопал косолапому Ющенке, казавшемуся гораздо
обаятельнее своего двуногого прототипа, когда Олеся решительно потянула его за
рукав:
– Уходим немедленно... Лягушатник на горизонте.
– Где?
– Вон-вон-вон, у колонны с шариками... В полосатом
галстучке. Только не оглядывайтесь откровенно...
Мазур оглянулся квалифицированно – у колонны, и точно, обретался
невероятно импозантный джентльмен средних лет, причем «полосатый галстучек», с
ходу определил Мазур, был натуральным оксфордским. Конкурент Мазуровых
работодателей, нужно признать, образование получил неплохое – человек из
западного истеблишмента ни за что не повязал бы «гаврилку», на которую не имел
права... «Имели мы тебя вместе с твоим Кембриджем», – весело подумал
Мазур, делая вид, что непринужденно увлекает Олесю в соседний зал. И тут же
выругал себя: не стоило хвалиться и насмехаться, не закончив дела...
И через короткое время обалдел в очередной раз. Было отчего,
ох, было...
Зал, в котором они оказались, как две капли воды походил на
стандартную советскую танцплощадку едва ли не сорокалетней давности, из тех
забытых времен, когда не было еще дискотек, а имелись исключительно
танцплощадки. Вдоль стен – ряды желтых стульев из прессованной фанеры, какие
стояли и в кинотеатрах, и в разномастных Домах культуры, под потолком
протянулись вдоль стен кумачовые плакаты с лозунгами вроде: «Профсоюзы – школа
коммунизма», «Комсомол – помощник партии», «Из всех искусств для нас важнейшим
является кино» (с указанием имени автора афоризма). А меж ними висели большие
изображения всех шести орденов, пожалованных с барского плеча ленинскому
комсомолу, красочные плакаты (помнил такие Мазур, а как же!), призывавшие
молодежь крепить трудовую дисциплину, строить БАМ, осваивать новые знания и
повышать культуру. Нереально широкоплечие, белозубые комсомольцы, кто в
строительной каске, кто с лопатой на плече, обнимали за плечи нереально
обаятельных, столь же белозубых комсомолок, а свободной рукой указывали то ли в
светлое будущее, то ли в неосвоенные таежные дебри.
Мазур прямо-таки умилился, обнаружив среди всей этой ретрухи
то ли точную копию, то ли подлинник плаката, мимо которого он каждый день браво
маршировал в бытность курсантом – столь же невероятного обаяния и немыслимой
наглаженности молодой матрос, с улыбкой вещавший зрителям: «Крепи могущество
советского военно-морского флота!»
– Ну ничего себе... – сказал Мазур с искренней душевной
теплотой.
– Это Вадик устроил, – тихонько пояснила Олеся. –
Любит он подобные забавы, ностальгия гложет...
Проследив за ее взглядом, Мазур высмотрел Вадика –
невысокого лысого толстячка, энергично крутившегося среди музыкантов на эстраде
(опять-таки одетых по моде тех времен). Было ему не менее шестидесяти –
действительно, для него это память о золотой (не в финансовом смысле, надо
полагать) молодости, да и для Мазура тоже.
– Вы, конечно, этого не застали... – сказал Мазур.
– Это комплимент?
– Констатация факта.
– Действительно, – сказала Олеся, – когда меня
родители стали отпускать на танцы, повсюду были уже сплошные дискотеки... Атас!
Лягушатник в дверях маячит... Пойдемте танцевать, они вот-вот начнут...
И тут лабухи вмазали, врезали, вжарили. Усилители, ручаться
можно, тоже были старательно подобраны под стиль эпохи – никакого технического
совершенства, чистоты звука, наоборот, хватало оглушительного шипения и треска,
точь-в-точь как в безвозвратно сгинувшие времена Мазуровой юности, совпавшей,
как оказалось, с дряхлением империи.