– Что-то в этом есть, – сказал Глеб. – Ежели
вдумчиво прочитать «Илиаду», именно «Илиаду», Одиссей предстает изрядной
сволочью, провокатором даже…
– Примерно так я и сказала. За ним еще с Троянской
войны числилось немало гнуси. Только экзаменаторы обиделись за очернение
светлого образа героя. И направила я стопы со спокойной совестью в милицейскую
школу… Нет, это было предзнаменование. Философски глядя. Кстати, хочешь…
– Канэчно, хачу, дэвушка…
– Руки прочь… Хочешь, расскажу свежую хохму с
философским подтекстом и уклоном? Сегодня слышала от участкового. Живет себе,
поживает обычная шантарская семейка: она – преподаватель философии, он – прораб
на стройке. Ну, столь разительное несовпадение профессий им как-то не мешало до
определенного времени, жили себе и жили. Но в один прекрасный день ужалил
прораба пролетавший Амур и ушел он к другой. А разлучница – тоже философ, мало
того, кандидат философских наук, советской выпечки, правда. У прораба, судя по
всему, была несколько патологическая тяга к философам в юбках… И он, будучи еще
официально неразведенным, переселился к своей любушке. И жил с ней, воркуя,
какое-то время. А у нее дочка-студентка, и, вы таки будете смеяться,
господа, – не просто студентка, а третьекурсница философского факультета.
Однажды в неурочный совершенно час мама-кандидат возвращается домой и находит
свою дочушку в постели с прорабом – у него же необоримая страсть к философии, где
тут вытерпеть…
– И мама начала бить сожителя Шопенгауэром по голове?
– Не забегай вперед, – сказала Даша. – То ли
Шопенгауэром, то ли по шопенгауэру… Главное, дамочка, хоть и кандидат
философии, к открывшемуся зрелищу отчего-то отнеслась отнюдь не философски.
Вовсе даже наоборот. И, как ты правильно угадал, стала сожителя энергично
критиковать – за материализм, переходящий в вульгарный эмпириокритицизм. На ту
беду, надо ж такому случиться, в квартиру заявляется супруга прораба –
официальная, согласно нерасторгнутому браку. И тут уж у них начинается подлинно
философский диспут с применением всех доступных тяжелых предметов. Дамочка,
которая кандидат, колошматит прораба, попадая временами по супруге, супруга
колошматит разлучницу, попадая временами и по прорабу. Ему, сам понимаешь,
приходится хуже всего меж двух огней, бабы хоть одетые, а прораб голышом…
Уютнее всех студентке. Вот уж кто оказался подлинным философом из школы киников
– девка лежит в постели, лицезреет диспут и хохочет, как гиена, то ли от
веселья, то ли в истерике… Ну что ты ржешь? Тут плакать надо… Хочешь, я тебя
доведу до слез предпоследней деталью? Дамочка-кандидат допрежь была супругой
некоего инженера-строителя, он ее пару месяцев назад выставил за разврат,
переходящий в «тенденцию, однако». А потом, как порой случается, заскучал и
возжелал примирения, хотя и развелись уже, и хату разменяли… Идет мириться и
прощать. Дверь открыта, он заваливает с тортом и бутылочкой, гордый собственным
благородством, – и попадает в разгар диспута. А поскольку он перед
историческим визитом еще и принял для храбрости, быстро проникается идеей и в
конце концов начинает колошматить всех подряд, не отделяя философов от
пролетария. Шум от диспута стоит на весь Академгородок, соседи вызывают
«луноход». Влетает в квартиру наряд и стоит в полной растерянности – наши
ребята всякое повидали, но тут совершенно непонятно, кого нужно выхватить
из-под плюх, а кому побыстрее крутить руки как агрессору… Да, я не сказала про
собаку… У дамочки-кандидата был жизнерадостный годовалый сенбернар. Песик
никого не кусает, но он решил, что началась веселая игра, и бесится от всей
собачьей души, носится по стенам и потолку… Ну не гогочи ты так, на пол меня
сейчас сбросишь…
– Дашка, ну я не могу… Что, правда?
– Чистейшая. И про сенбернара тоже. Районщики чуть со
смеху не сдохли…
– Убитые есть?
– Да нет, ни переломов, ни проломленных голов –
все-таки интеллигенты, философы… Синяков у каждого с полдюжины, висят
живописные лохмотья, волосы выдранные, прораба обе дамочки ухитрились
исцарапать с ног до головы – сам-то он больше прикрывал мужское достояние, в
его положении ручками не особенно и размахаешься… Сенбернар под шумок сожрал до
крошечки инженеров торт, перебил все бутылки и цветной телевизор сшиб, хорошо
еще, кинескоп не взорвался… Такие вот кровавые милицейские будни. Теперь
усердно скрипят перья. Студентка уже совершеннолетняя, но мамаша все равно
катает в суд бумагу, требует привлечь прораба за совращение, развращение и
принуждение. Супруга пишет на разлучницу, выставляя ее первой развратницей
города. Инженер пишет на супругу прораба – она ему сгоряча новенький
импортный пиджак порвала и часы разбила. Студентка пишет, что не было ни
принуждения, ни совращения, а было лишь добровольное согласие сторон. Один
прораб оперу не пишет, ему грустно и тягомотно, пьет вторую неделю и заверяет,
что непременно повесится. Обе бабы его выставили, кочует по дружкам.
Академгородок ржет еще почище тебя, в суде заранее ужасаются…
– Дарья, сейчас лопну… – простонал Глеб.
– А вот этого не надо, – сказала вконец
развеселившаяся Даша, перенасыщенная искорками до кончиков ушей и
пальцев. – Лопнувший ты мне ни к чему…
Она налила себе еще коньячку, выпила, встала и прошлась по
комнате дразнящей походкой манекенщицы, играя бедрами и ощущая во всем теле
задорную легкость. Сердце просило веселых безобразий. Оглянулась – шторы
были задернуты. Той же летящей походочкой подошла к магнитофону, сунула первую
подвернувшуюся кассету. Грохнуло что-то задорное на импортном языке. Не было на
свете никаких сексуальных маньяков, никто не таился в сумерках с тесаком
наготове посреди миллионного города, и сатанистов не было, и проституток, все
на свете было естественным и дозволенным…
– Гражданин, вы как относитесь к развратной западной
выдумке под названием стриптиз? – спросила она, смеясь.
Глеб поднялся с дивана.
– Сидеть! – рявкнула Даша подлинно милицейским
голосом. Встряхнула головой так, что волосы метнулись рыжим пламенем. Замерла в
весьма прельстительной позе и взялась кончиками пальцев за верхнюю пуговицу
кителя. – Нынче я гуляю, отзвенел звонок… Женщина я или кто? А потому –
даешь раскованность…
Глава 16
Ночь полнолуния
Шантарская милиция пообвыклась с любыми странностями и
чудачествами. Старые кадры предпенсионного возраста еще рассказывали молодым,
как во времена застойные первый секретарь обкома тов. Федянко затребовал и
получил полторы сотни милиционеров, чтобы прочесать лес возле обкомовских дач
и, кровь из носу, обнаружить злостно сбежавшего из клетки редчайшего
золотистого хомяка, подаренного партийному главе Шантарской губернии
дружественными перуанскими коммунистами. Милиция славилась профессионализмом, и
беглец был часа через три обнаружен и захвачен без применения огнестрельного
оружия – за что два непосредственных ловца огребли по месячному окладу, а замполит,
хоть сам и не присутствовал, осуществляя лишь идейное руководство, получил
очередную звездочку.