Николай Николаевич - читать онлайн книгу. Автор: Юз Алешковский cтр.№ 10

– Вот видите, – говорит, – Николай, вот видите?

И я чуть не плачу над спящей царевной, но резак мой не падает. Век буду его за это уважать и по возможности делать приятное. Отчаялся уж совсем в сардельку, блядь, и вдруг что слышу?

– О, Николай! Этого не может быть! Не может… Не может!

И все громче и громче, и дышит, как паровоз «ФД» на подъеме, и не замолкает ни на минуточку.

– Коля, родной! Не может этого быть! Ты слышишь, не может!

А я из последних сил рубаю, как в кино «Коммунист». Посмотри его, кирюха, обязательно. За всех мужиков Земли и прочих обитаемых миров рубаю и рубаю и в ушко ей шепчу, Владе Юрьевне:

– Может, может, может!

И вдруг она мне в губы впилась и закричала:

– Не-е-ет!

В этот момент – я с копыт. Очухиваюсь, у нее глаза уже закрыты, бледная, лет на десять помолодела (она же настолько старше меня!). Лежит в обмороке, я перебздел – вроде не дышит. Слезаю, бегу в чем был за водой на кухню, забыл, что без кальсон, и налетаю на Аркан Ивановича в коридоре. Прямо голым хером огулял его сзади, стукача позорного. Он в хипеж: посажу, уголовная харя, ничтожество! Это я-то ничтожество? Который женщину от вечного холода спас?! Я ему еще поджопника врезал. «Завтра, – говорю, – по утрянке потолкуем».

Прибегаю с водой, тряпочку на лоб и ватку с нашатырем. И тут она открывает глаза и смотрит, и не узнает.

– Вроде ты мне родной, – говорит.

Я лег рядом, обнял Владу Юрьевну и думаю: пиздец, теперь только ядерная заваруха может нас разлучить, а никакое стихийное бедствие, включая мое горение на трамвае «аннушка» или троллейбусе «букашка».

Утром приходит к нам Кизма с бутылкой, рыдает, целует меня и альтер эго называет. Я вышел, оставил его с Владой Юрьевной. Они поговорили, и с тех пор он успокоился. Но по пьянке альтер-эгой все равно называет.

Живем все хорошо. У замдиректора я два раза получку уводил. Четверо нас: три мужика и одна Влада Юрьевна, и все мы идем как по одному делу. Кизма микроскоп домой притаранил с реактивами разными, опыты продолжать.

– Наука, – говорит, – не пешеход и ее свистком хуй остановишь. Придется тебе, Николай, дрочить хоть изредка, чтобы нам время не терять.

– Платить, – спрашиваю, – кто будет? МОПР?

– Продержимся, – говорит Влада Юрьевна, – а сперма нам необходима хоть раз в неделю.

Ну, мне ее не жалко, чего-чего, а этого добра хватало на все. Про любовь я тебе пока помолчу. Да и не запомнишь ее никак. Поэтому человек и ебаться старается почаще, чтоб вспомнить. Чтоб трясонуло еще раз по мозгам с искрою. Одно скажу, каждую ночь, а поначалу и днем, мы оба с копыт летели, и кто первый шнифтом заворочает, то другому ватку с нашатырем под нос совал. Я, как прочухиваюсь, так спрашиваю:

– Ну, как, Влада Юрьевна, может это быть?

– Нет, – говорит, – не может. Это не для людей такое прекрасное мгновение, и, пожалуйста, не говори отвратительного слова «кончай», когда имеешь дело с бесконечностью. Как будто призываешь меня убить кого-то.

А я говорю:

– Тут еще бабушка надвое сказала – или убить, или родить.

О чем мы еще говорили, тебе знать не хера. Интимность это. Чего-то ты ссать часто бегаешь, вроде пива не пьем. Невыдержанная ты молодежь…

А время идет… Уже морганистов разоблачили, космополитам по мозгам двинули. Лысенко орден получил. Кизма пенсию схлопотал… Влада Юрьевна в Склифосовского старшей сестрой поступила, а я туда санитаром. Тяжелые времена были: на «букашке» меня, как рысь, обложили, на «аннушке» слух прошел, что карманник-невидимка объявился. Сам слышал, как один хер моржовый смеялся, что, мол, если я невидимка, то и деньжата наши невидимками заделались. Плохо все. Еще и Аркан Иванович шкодить стал: заявление тиснул, что Влада Юрьевна без прописки живет, и цветет в квартире половой бандитизм, а по ночам с обнаженными членами бегают. Вот блядище! А тронуть его нельзя – посадят. Я б его до самой сраки расколол, а там бы он сам рассыпался.

По утрянке выбегает на кухню с газетами и вслух политику хавает – Латинская Америка бурлит, Греция бурлит, Индонезия бурлит. А сам дрожит от такого бурления, вот-вот кончит, сукоедина мизерная.

– Кризис мировой капиталистической системы, слышите, Николай!

А сам каждый день по две новых бабы водит. Он парикмахер был дамский.

Вызывает раз меня участковый и говорит:

– Признавайся с ходу, занимаешься онанизмом?

Первый раз иду в сознанку.

– Занимаюсь, только статьи такой нету, – кодекс наизусть знаем.

У него шнифты на лоб:

– Зачем?

– Привык, – говорю, – с двенадцати лет по тюрьмам.

– Есть сигнал, что в микроскоп сперму рассматриваешь с соседом.

– Рассматриваем.

– Зачем? С какой целью?

– А интересно. Сами-то видели хоть раз?

– Тут, – говорит, – я допрашиваю. Чего же в ней интересного?

– Приходи, – приглашаю, – увидишь.

Задумался, отпустил в конце концов. Все равно бы ему санкции не дали. А тебе, Аркан Иванович Жаме, я такие уши заячьи приделаю, что ты у меня будешь жопой мыльные пузыри пускать вместе с Индонезией.

Работаю с Владой Юрьевной в одну смену, таскаю носилки, иногда на скорой езжу. И что-то начало происходить со мной, совсем воровать перестал, не могу, и все. Заболел, что ли? Или апатия заебла – не усек и как. Мне людей стало жалко, насмотрелся из-за этих людей! Видел разных: и простреленных, и ебанутых с девятого этажа, и кислотой облитых, и сотрясение мозгов… А один мудак кисточку для бритья проглотил, другой четвертинку съел, третий сказал бабе: «Будешь блядовать, ноги из жопы выдерну». И выдернул одну, другую соседи не дали. Я ее на носилках нес. А под машины как попадает наш брат! И политуру жрет с одеколоном! До слепоты ведь! Ебитская сила, какие людям мучения! И вот, допустим, я у барана лопатник ущипнул, а он рухнулся, ебало раскрыл и под полуторку попал к тому же. И вообще, если человеку так перепадает, что и режут его, и печенки отбивают, и бритвой по глазам моют, и из жопы ноги выдирают, то что же я, тварь позорная, пропадло с бельмом, еще и обворовываю человека. Не может так продолжаться. Завязал, полегчало, даже в баню стал ходить.

А Аркан Иванович Жаме вдруг заболел воспалением легких, попросил Владу Юрьевну за деньги уколы делать и целый курс витаминов колоть. Тут я сообразил, что делать надо. Уколы я к тому времени сам насобачился ставить. Надо сказать откровенно, кирюха, Аркан Иванович Жаме был уродина человеческая: весь в волосне рыжей, сивой от пяток до ушей – укола на жопе не сделаешь. Пришлось брить. Уж я его помучил без намыливания. Поскреб. «Лежи, – говорю, – не бурли».