На сей раз дверь распахнули без стука. Володя Каминский,
эксперт, влетел, тщательно прикрыл дверь за собой и, глядя несколько странно,
сообщил:
– Там видак включился. Пашет на запись, программа
заработала.
– Ну и что? – спросила Даша.
– А то, что примерно в двенадцать дня вырубали свет.
Примерно на полчаса. В «дворянских гнездах» такое тоже случается – тут не
дачный район, собственную электростанцию завести в центре города трудновато. И
не было света, я повторяю, полчаса.
– Да не стой ты с такой рожей! – в сердцах
привстала Даша. – Курсанточек эффектами изумляй…
– У тебя видак есть, товарищ майор?
– Стоит паршивенький, пылится, – сказала
Даша. – Раз в год врубаю…
– А на запись программируешь?
– Раз в три года.
– Ну вот… Видишь ли, когда свет отключается всего на
несколько минут, у видаков стираются программы, ежели таковые были введены, да
вдобавок обнуляются часы, приходится потом заново стараться… А там часы
показывают нормально, соответствующее время, и программ введено целых четыре.
Одна цифирка мигает, как и положено, когда запись идет, три остальных ждут
своей очереди…
Он дал им немного времени как следует осознать услышанное и
осклабился со столь гордым видом, словно убивец был теперь в кармане или в
крайнем случае на коротком поводке и в строгом ошейнике. Добавил:
– А поскольку я уже от Лазаревича слышал, что смерть
воспоследовала меж четырьмя и шестью…
– Ладно, не тупые, – сказала Даша
грубовато. – Значит, покойная вставала после полудня и видак
программировала? Житейское дело, а? Почему раньше не усмотрели?
– Интересно, кто знал? – пожал плечами
Каминский. – Сосед, который понятой, когда видак включился, вылупился на
него, как чумной, а потом и возопил, что этакого быть не может. Свет отключали,
вещает, он сам какую-то очередную серию писал, и у него чуть кассету не
заклинило. Он ведь тоже краем уха Лазаревича слышал…
– Соображает, – хмыкнула Даша. – Радоваться
надо, что не перевелись еще добровольные помощники следствию, а не иронию
шутить… – Она посерьезнела. – Ну ладно. Если это все же естественная
кончина, хозяйка видак включить после полудня никак не могла. А если
мокрушка – зачем убийце-то с видаком возиться? А, ребята? Или это друг
дома в гости зашел, не заглянув в ванную, стал себе расхаживать по квартире и
видаком забавляться от нечего делать… Идиотство какое! Да, а что он там
пишет-то?
– Похабщину он там пишет, – с кривой улыбочкой
поведал Каминский. – Дозволенную цензурой…
Даша вышла в гостиную. Чегодаев стоял посреди комнаты, сунув
руки в карманы черного просторного пальто и весь подавшись вперед, смотрел на
экран так, словно там неким чудом вдруг явилась детальная картина убийства, в
цвете и крупных планах.
Увы, ничего подобного не наблюдалось. Кроме разве что цвета
– ящик был неплохой, японский. Во всем великолепии чистейших спектральных
колеров на думской трибуне красовался мордастый отпрыск юриста и дурноматом
орал:
– …и мало того, что в генпрокуратуре агенты влияния,
там еще и масоны, однозначно!
Даша с любопытством покосилась на Чегодаева, которого такие
сенсации, как ни крути, касались больше, чем кого бы то ни было из
присутствующих. Досадливо фыркнув, Чегодаев отвернулся и нейтральным тоном
сообщил Даше:
– «Парламентская неделя», мы сейчас по программе
сверились. Правда, запись пошла примерно с середины.
«Видывала я зацикленных на политике, – подумала Даша в
некотором смятении. – Но как-то не встречались еще индивидуумы, столь
одержимые интересом к парламентским дебатам, что и мертвыми вскакивали, дабы
настроить видюшник… Нет, ну кому понадобилось манипулировать с видаком в двух
шагах от трупа и, главное, зачем?»
Как она ни гнала ощущение тягучего, тягостного сна, оно,
клятое, не проходило. Опера сноровисто делали свое дело, с бесцеремонным
равнодушием копаясь в том, что осталось от чужой, изрядно-таки беспутной жизни.
Отрешенно сидели в мягких креслах понятые. Сын юриста громил масонов, внося
свою толику сюрреализма в происходящее. В подсознании у Даши с недавнего
времени засела этакая тревожащая заноза, прекрасно знакомые симптомчики –
тренированная сыскная собака верхним чутьем взяла некую несообразность, но не
понимала еще, в чем тут суть.
Она присела на оказавшийся свободным стул, вытащила блокнот
и принялась рассеянно черкать на чистой страничке – по старому обычаю отпускала
на волю поток сознания. Авось заноза обретет четкие очертания… Все равно делать
ей решительно нечего, руководящие указания не требуются, равно как и личное
участие.
Чегодаев заглянул ей через плечо, громко хмыкнул. Даша
посмотрела на свои художества уже осмысленно и чуть виновато улыбнулась.
– Подсознание работает? – спросил Чегодаев.
– Ох, да совпадение…
Оказалось, она чисто машинально намалевала во весь листок
пронзенный кинжалом цветок, похожий более всего на колокольчик вьюнка.
Пикантность в том, что у блатных такая наколка означает «Смерть
прокурору!» – о чем оба прекрасно знали.
Однако, если грубо набросать ассоциативную цепочку… Цветок…
цветок в пыли… растоптанный цветок, сиречь мертвая красотка… женщина… болтовня…
За все время, что в квартире находились опера, телефон не
зазвонил ни разу (иначе Даше непременно доложили бы о звонках) – что
странновато для квартиры очаровательной болтушки с кучей телефонизированных
знакомых, каковые по логике событий и подозревать не должны о том, что певица
внезапно покинула этот мир…
Даша резко встала, огляделась, сняла трубку шикарного
аппарата. Гудков не было. Не бог весть какое открытие, но все же ради вящей
скрупулезности…
Отправив одного из оперативников проверить провод на
лестничной площадке, она направилась взглянуть, как идут дела у Славки. Там
кипела работа. Верный сподвижник уже изобразил на большом листе бумаги
классическое «солнышко» – из центра идут несколько линий, и каждая украшена
изрядным (и оттого заранее повергающим в уныние) списком фамилий. Коллеги по
ремеслу, особо близкие знакомые, возможные недруги и так далее. Потом
«солнышко», разумеется, превратится в паутину, иные фамилии будут всплывать на
нескольких направлениях сразу, уж это как водится…
– А почему эта вот колоночка такая короткая? –
спросила Даша, присаживаясь в сторонке.
Лысоватый Роберт обернулся к ней, как ужаленный:
– Извиняюсь, насчет связей с криминалом я не спец. И
вообще, такая постановка вопроса…
– Что поделать, рутина, – благодушно кивнула Даша.