– Полковник Тимирев, слушаю?
– Говорит капитан Сац, – послышался чуть
искаженный скверной отечественной электроникой бодрый голос. – У меня,
простите, майор Шевчук на этом канале…
Тимирев, окинув Дашу взглядом, казавшимся ему, должно быть,
ужасно проницательным, все же протянул ей рацию. Перепалка как по волшебству
притихла, чины подвинулись поближе.
– Дарья Андреевна, – протянул Сац со своей
всегдашней развальцой. – Подтвердилась ваша информация. Тут к воротам в
наглую подъехал красненький такой автобусик, и попытались из него вылезть
оглоеды с автоматами. Пришлось воспрепятствовать. Покрошили стекла
предупредительными, перекинулись словечком, они сначала подергались, потом
стали выкидывать трещотки в дверь. На данный момент лежат мордами в землю,
ведут себя пристойно, один, правда, все кричит, что он полковник, аж из штаба
округа… Жду распоряжений.
Даша подняла глаза на придвинувшихся чинов, вопросительно
подняла брови. Чегодаев, рывком подавшись вперед, прямо-таки заорал:
– Пусть доставляют!
– Капитан, – сказала Даша в сетчатое
отверстие. – Вот тут мне прокуратура подсказывает, что следует обеспечить
доставку…
– Тогда высылайте автозаки, мне их по моим легковушкам
ни за что не распихать…
– Понятно, обеспечу. Конец связи, – сказала Даша.
Выключила рацию и сказала в пространство: – Наверное, займется кто-нибудь? Я
автозаками не распоряжаюсь…
Положила рацию на свободный стул и, отключившись от гомона в
кабинете, смотрела в окно, как по проспекту, звонко цокая копытами, едут
вроссыпь живописные казаки в кафтанах буйного семнадцатого века и лихо
заломленных островерхих шапках.
Не было ни мыслей, ни чувств, ничего не хотелось.
Слава богу, на нее больше не обращали внимания, деловито
суетясь, только Глаголев, стоявший наособицу от остальных, то и дело зыркал
холодными глазами, в конце концов подошел, присел рядом и тихонько сказал:
– Перебор, Рыжая…
– Нет, – сказала она столь же тихо. – Не
одним вам распевать про офицерскую честь, мы тоже каста, и тот, кто грохнул своего,
обязан словить девять грамм…
Замолчала и отвернулась. Не до него было. Ее мучил вопрос,
на который невозможно было найти ответа. Даже два вопроса.
Как она поступит, если подобный переворот однажды произойдет
по-настоящему?
Что ж, на это еще можно когда-нибудь получить ответ, но
никогда в жизни не разгадаешь уже, сколько в отношении Романа к ней было
притворства, а сколько – искренности. А гадать, отчего-то она знала совершенно
точно, придется всю оставшуюся жизнь.
…И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка
святый и истинный, не судишь и не мстишь, живущим на земле за кровь нашу?
И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы
они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их, и братья их, которые
будут убиты, как и они, дополнят число.
Апокалипсис, 6, 10–11