– Господа инсургенты! – громко заявила Марина. –
Вы бы орали поменьше, а то по старому русскому обычаю удачу спугнете… Бонапарт,
между прочим, по аустериям не вопил допрежь дела…
Даша перехватила устремленный на холеную дамочку взгляд
Романа – совершенно трезвый, жесткий, колючий. Так смотрят поверх ствола, уже
плавненько потянув спуск…
Это тут же исчезло, он стал прежним, но переместился поближе
и, усевшись в соседнее кресло, притворяясь беззаботным, краешком глаза держал
Марину в поле зрения. Даша подобралась – похоже, что-то, наконец, прорвалось наружу,
пусть непонятное пока…
Марина, с трудом сохраняя равновесие, присела на широкий
подлокотник Дашиного кресла, наклонилась к уху и сообщила оглушительным
мелодраматическим шепотом:
– Верно тебе говорю – наши Бонапарты слишком много пьют
и слишком громко орут задолго до брюмера, потому из них и не выходит никаких
Бонапартов…
«Опять Бонапарт, – констатировала Даша. – И снова
брюмер».
– Мужики… – пожала она плечами.
– Вот то-то. Женщинам надо поручать… Точно тебе говорю,
женщинам…
Громкий кашель Романа был явно деланным. Марина вдруг слегка
обмякла, словно вспомнив нечто для себя важное, прошептала Даше в ухо:
– Прелесть моя, а вас никогда не привлекала женская
любовь?
– Абсолютно мимо жизни, – сказала Даша.
– Пьяна я уже, вот досада, нет ни сил, ни искусства
тебя соблазнять по всем правилам… Лучше удалиться. – Она, опершись на
Дашино плечо, выпрямилась и громко объявила: – Я пошла спать. Чтоб без
меня – никаких брюмеров. И девочку не обижайте…
И проследовала к выходу (покосившись перед тем на Романа
определенно боязливо). Даша, манерно пуская дым, мотала на ус. Роман торопливо
вышел следом. Она обратила внимание, что уже исчезли и Стольник, и Надя. Юля и
Влад ворковали в дальнем, самом темном углу. Динамики иностранными голосами
выдавали ламбаду, колыхались огоньки свечей, бросая причудливые тени, –
это Волхович решительно маршировал прямо к Даше. Подошел, прищелкнул каблуками:
– Танец, мадемуазель?
Секунду подумав, она встала – нужно же в меру сил
участвовать в разгульном веселье, не заходя слишком далеко. Хитрый полковник,
хоть и был пьянехонек, увел ее в столь же темный угол, где они вместо ламбады
заколыхались в некоем примитивном варианте танго. Вопреки ожиданиям Даши,
Волхович особенно не лез с руками – так, самую чуточку. Его Надюша все еще не появилась.
– А кто такой генерал Пепеляев? – спросила она,
чтобы отвлечь бравого вояку от попыток исследовать ее бедро.
Подействовало. Даже руку убрал повыше. Воодушевился:
– Был такой генерал, Дашенька. У Колчака. Именно его
ребята брали Пермь – зимой девятнадцатого, в штыки, полуразутые, без патронов…
И было тогда генералу, между прочим, двадцать девять лет… Бог ты мой, как они
вышибли красных – тараном, по-сибирски… – рука вернулась на прежнее
место. – Но это – дела давно минувших дней, а если поговорить о дне
сегодняшнем – как вы относитесь к бравым, уставшим от жизни полковникам?
– По-матерински.
– Это – в кроватку уложить?
– Не-е, – сказала она, хлопая по руке. – По
головке погладить и утешить: мол, будешь еще генералом, глупый, не переживай…
– А я буду, – сказал он с пьяной серьезностью.
– Дай бог.
– А хочешь быть генеральшей? Тебе пойдет. С такими
ножками…
– Полковник, это уже не ножки…
– Гусар в такие тонкости не входит… – Он крепко
прижал Дашу к себе. – Я человек прямой, упал-отжался… Твои трехдюймовые
глазки… И так далее. Золотом осыплю. И разными прочими алмазами.
– Болтать вы все любите… – кокетливо сказала Даша.
– Я?! – полковник громко икнул ей в самое
ухо. – Гусарский офицер прикуривает от ассигнаций… – Держа Дашу за
талию одной рукой, он полез правой в нагрудный карман кителя, вытащил какую-то
бумажку и в самом деле поднес ее к щелкнувшей зажигалке, которую ухитрялся
держать той же рукой.
Поднял горящую бумажку повыше, Даша отшатнулась, чтобы не
обжечься.
– Вот так-то, – гордо сказал полковник, затаптывая
каблуком на полу останки непонятной бумажки. – По самому что ни на есть
по-гусарски… Прошу, мадемуазель!
Извлек вторую, неразличимую в полумраке, двумя пальцами
запихал ее Даше в кармашек платья, немилосердно при этом скомкав. Даша не
успела ничего ответить или предпринять – за спиной у полковника возник Роман,
поднял с пола обгоревший клочок, небрежно – не слишком ли небрежно? –
зажал в кулаке. Громко сказал:
– Мон колонель, тебя можно на два слова? Тут небольшая
проблема…
Оба отошли к двери. Даша уселась на прежнее место, извлекла
из кармана скомканную плотную бумажку и добросовестно попыталась рассмотреть в
полумраке.
Больше всего это походило на ассигнацию – плотная бумага,
многоцветная сложная сетка, выполненная с величайшей тщательностью. Цифры
«1000» продублированы надписью: «Тысяча соболей». На одной стороне – красиво
изображенная тайга, на другой – плотина, возможно, и Шантарская ГЭС. А поверху
надпись на двух языках: «СИБИРЬ – SIBERIА». И еще…
Никакой ошибки – точная копия одного из гербов с эскизов
покойного Сагалова. Два медведя держат щит с сосной и солнцем. Полное
совпадение деталей. «Это, Изольда Викторовна, и ценнее денег, и в сто раз
опаснее… Для меня одного», – молниеносно пронеслось у нее в голове. Что ж,
покойный художник оказался пророком – хотя бы в данном случае. Но что же это за
чудо такое? Даже в тусклом свете можно разобрать, что изготовлено с превеликим
тщанием…
Спохватившись, она спрятала загадочную бумажку в кармашек,
предварительно свернув вчетверо. И все равно, осталось впечатление, что Роман
уголком глаза видел ее маневр… Они с полковником еще пару минут толковали о
чем-то, потом разошлись в разные стороны – полковник вышел из каминной, а Роман
направился к Даше, присел на подлокотник и спросил:
– Скучаете?
Реплика, вообще-то, была заезженная и пошленькая, но он
ухитрился произнести ее совершенно естественно, как озабоченный весельем гостей
радушный хозяин.
– Скучновато стало, – ответила Даша искренне.
– Ну, сейчас кино поставим, из ракетниц постреляем, еще
что-нибудь отчудим, чтобы вульгарно не наливаться коньяком… Вам, кстати,
принести?
Даша кивнула. Он моментально вернулся с двумя рюмками, отпил
из своей, озабоченно поинтересовался:
– Как вам здесь, не обижают?