— Тем не менее быстрота, с которой ты собрал войско и вышел ко мне навстречу, делает тебе честь. Я вижу, что в твоем лице эта земля получила достойного и доблестного конунга.
— Другой здесь не долго удержался бы, — небрежно ответил Вольга, но проницательный Одд видел, что его похвала приятна собеседнику. — Если бы я не имел возможности быстро собрать войско, то конунгом здесь был бы уже кто-то другой.
— Неужели здесь так много опасных врагов?
— Мне приходится бороться за свои владения. В плесковской земле два знатных княжеских рода, к тому же русь тоже не забывает дороги к нам. Однако если ты приехал с миром, то я рад пригласить тебя быть моим гостем.
Далее две дружины двинулись в путь вместе и еще через несколько дней прибыли в Плесков. Сам город занимал довольно высокий скалистый мыс над слиянием Великой и Плесковы, был защищен валом, рвом и частоколом из толстых бревен. Снизу, с воды, крепость выглядела особенно величественно. Княжий двор располагался внутри, там же жили некоторые из плесковских старейшин, но и с внешней стороны вала, вокруг торга, в беспорядке раскинулись жилища, навесы для скота, огороды, выпасы. Здесь жило довольно много ремесленников — кузнецов, ковавших железо, ливших серебро и бронзу, косторезов, торговцев, в основном из варягов. Иные их семьи обитали на Великой уже не первое поколение и настолько слились с местными кривичами, что только имена вроде тех, что бытовали в Ладоге — Беритур или Горобор, — слегка напоминали о выходцах из Свеаланда Бергторе или Гейрбьёрне.
Двести человек гостей внутри Плескова разместились бы с большим трудом, но Одд не пожелал обременять хозяина и попросил выделить дружине место для стана на одном из ближних выгонов. Стейн даже радовался этому: он не жаждал все время видеть вблизи своего соперника и тем более пользоваться его гостеприимством. Вид Вольги причинял ему такую досаду, что рядом с плесковским князем он держался замкнуто и неразговорчиво. Вольга ему не нравился всем — и недостатками своими, и достоинствами. Он был красив собой, а княжеское происхождение придавало его красоте еще большую силу; крепок, отважен, решителен. Поначалу Вольга держался несколько недоверчиво и даже заносчиво, но Одд не обращал на это внимания и неизменно улыбался с самым теплым дружелюбием, и постепенно молодой князь оттаял. Особенно помогли расшевелить его воспоминания о набеге Иггвальда Кабана: Вольга ожил и прямо-таки засиял, рассказывая о первой битве возле мыса Ладожки, в которой он со своей дружиной принимал участие. Стейн имел случай завязать с ним беседу, поскольку в той битве тоже сражался и даже потерял брата Свейна, но уклонился от этой чести. Правда, Одд сам назвал Вольге его имя в числе других своих людей и при этом внимательно наблюдал за обоими, но молодой князь варяга не узнал и в дальнейшем не обращал на племянника Вестмара Лиса внимания. Видимо, никаких опасных слухов о постороннем увлечении невесты до него не доходило. Минувшее волновало его гораздо больше: в воспоминаниях о набеге четырехлетней давности заключалось для него нечто столь дорогое и желанное, что ради этих воспоминаний он обрадовался гостям даже сильнее, чем они заслуживали сами по себе.
По прибытии в Плесков Вольга в ближайшие же дни устроил пир для знатного гостя, на который пригласил и плесковских старейшин. Среди них были как кривичи, так и латгалы в шапках с бронзовыми спиральками и бляшками, чудины, видимо, из племени корелы. Почетное место занимал воевода Рощень — рыжебородый силач, служивший еще старому князю Судиславу, воевода Хотила — бывший кормилец самого Вольги, русский воевода Торгрим. Вокруг последнего сидели несколько торговых гостей из северных стран и кузнец Эгиль, пользовавшийся в городе большим уважением как жрец и предсказатель.
На пиру велся оживленный разговор, подогретый медом и пивом, которые разносили отроки в ковшах, не считая братин, постоянно ходивших по кругу. Новость о том, что перед ними не просто гость, но в ближайшем будущем — свояк князя Волегостя, была принята с большим оживлением. На родстве будущей плесковской княгини с княгиней Киева местная знать уже строила расчеты, но то, что урман собирается жениться на старшей из трех сестер и обосноваться в Ладоге, вызвало смешанные чувства. Одд видел, что на него кидают взгляды, полные недоверия и опасения, и старался рассеять их любезностью и самым дружеским обхождением. Он упирал на то, что родственный союз трех могучих племен должен принести неисчислимые выгоды.
От скорой свадьбы Одда разговор естественным образом перешел на Велемилу и ожидаемую свадьбу самого Вольги. Плесковичи горячо желали скорейшей женитьбы своего князя и не понимали, почему он медлит.
— Деву нам обещали, обручили, так подай сюда! — кричал старейшина Боживой, будто требовал свою собственную невесту. — Говорили, де молода еще, — так время-то идет! Сам я ее прошлым летом видел — не девка, а кобыла здоровая, самая пора!
Пьяного Боживоя соседи по столу стали дергать за руки, отобрали ковш и усадили, чтобы не обзывал кобылой собственную будущую княгиню, пусть и в порядке похвалы. Но видно было, что по сути с ним все согласны. Не имея знатной жены, Вольга не мог считаться по-настоящему полноправным князем и тем оставлял для изборского княжеского рода постоянный повод оспаривать его права. Не понимать этого он не мог, и со стороны выглядело совершенно необъяснимым, почему он, будучи обручен с девой знатного рода, молодой, красивой, с почетными и выгодными родственными связями, тем не менее медлит с женитьбой. Судя по наличию на княжьем дворе множества девок-челядинок, чудинок и кривичанок, в молодецкой удали князя никто не имел причин сомневаться. Его уважение к роду будущей жены, который не желает отпустить ее, пока не подрастет другая Дева Альдога ей на смену, особо веской причиной не выглядело. Ну, выберут на пару лет деву из другого рода, авось Волхов из берегов не выйдет!
И ни один человек в просторной княжьей избе не вслушивался в этот разговор с таким жадным, хоть и скрываемым вниманием, как Стейн. Однако Вольга предпочел уклониться от обсуждения своей женитьбы и перевести на другое: расспрашивал о новостях в Ладоге и на Ильмерь-озере, где Одд по пути сюда останавливался на три дня, а халейги хотели знать побольше о положении на Плесковском озере, о зимних походах на корелу, о торговле. По словам Вольги, корельская дань принесла ему множество мехов, но продавал он их пока только варяжским купцам в обмен на фрисландские ткани и посуду, соль, франкское вино и иногда — оружие. Серебра на Севере и Западе было мало, и на него торговля почти не велась.
— Но что мешает тебе снарядить дружину через словенские земли на юг? — как бы между прочим задал вопрос Одд. — Твои будущие родичи из Альдейгьи ведут обширную торговлю и, как я понял, весьма довольны ее плодами. Столько серебра и восточной посуды я видел не у каждого из северных конунгов.
Вольга вместо ответа лишь протянул свой кубок кравчему — кубком ему служил рог, окованный позолоченной бронзой. Некоторое время он молча пил, и Одд уже думал, что не дождется ответа, когда Вольга наконец обронил:
— У меня нет договора с князем Аскольдом. А без договора он может даже не впустить в город ни меня, ни моих людей.