Нам надо было выбираться. Мы не могли больше позволить себе утешаться неизменной фразой Амаля: «Потерпите». Скорее надо было взять на вооружение совет отца: «Было бы желание, а выход найдется».
Я отдала Амалю на хранение целлофановый пакет. Здесь была смена одежды для Махтаб и для меня, а также некоторые вещи, которые я непременно хотела взять с собой. В том числе огромный, тяжелый гобелен, изображающий милую сценку: мужчины, женщины и дети любуются ручьем. Он являл собой прелестное сочетание лиловато-розового, светло-голубого и серого цветов. Мне удалось свернуть его так, что он занимал не больше квадратного фута. Я захватила также баночки с шафраном, подаренные мне Амех Бозорг на Рождество.
Во время разговора с Амалем в голове у меня царила сумятица. Известия из Америки были радостно-грустными. В ожидании нас отец цепко держался за жизнь. У меня было желание, а Амаль нашел выход. Завтра утром мне надо будет задержать дома ничего не подозревающую Махтаб. Она во что бы то ни стало должна опоздать на автобус. И я пешком пойду провожать ее до школы. На улице, вдали от Махмуди, я сообщу ей счастливую новость – мы едем в Америку. В то время как мой благодушный муж будет на работе, мы с Махтаб встретимся с людьми Амаля, которые доставят нас в аэропорт для перелета в Захедан.
По иронии судьбы маршрут был тот же, что предлагала мисс Алави. Интересно, где она. Возможно, ее арестовали. А возможно, она сама бежала из страны. Дай Бог, чтобы это было так.
– Во что это обойдется? – спросила я Амаля.
– Они хотят двенадцать тысяч долларов, – ответил он. – Об этом не беспокойтесь. Вышлете их мне по возвращении в Америку.
– Вышлю сразу же, – пообещала я. – И спасибо.
– Не за что.
Почему Амаль шел на это ради нас с Махтаб – ведь помимо всего прочего он рисковал еще и двенадцатью тысячами долларов? Думаю, отчасти я понимала его мотивы, хотя прямо никогда его о них не спрашивала.
Во-первых, я искренне верила, что Амаль был послан мне в ответ на мои молитвы – как христианские, так и исламские: мой наср, мое обращение к Имаму Мехди, паломничество в Мешхед. Мы действительно молимся одному Богу.
Во-вторых, Амаль стремился доказать свою силу себе, мне, всему миру. Восемнадцать месяцев меня держали в стране, где, как поначалу мне казалось, живут одни подонки. Первым опроверг это предположение Хамид. Примеры мисс Алави, Шамси, Зари, Фереште и других убедили меня в том, что нельзя судить о людях только по их национальности. Даже Амех Бозорг, пусть по-своему, проявила добрые чувства.
Теперь был черед Амаля. Двигавшие им мотивы были одновременно и простыми, и сложными – он хотел помочь двум невинным жертвам иранской революции. Ничего не прося взамен. Единственное, чего он хотел, так это осуществления своего замысла.
Но вот осуществится ли он?
Статья о похищенных австралийцах и слова мистера Винкопа внушали мне страх. Когда я впервые упомянула о возможности связаться с контрабандистами, мистер Винкоп предостерег: «Есть мерзавцы, которые обещают, что помогут пересечь границу. Берут у вас деньги, доводят до границы, а потом насилуют, убивают или сдают властям».
Однако это предостережение уже не имело значения. Я стояла перед простым выбором: либо в пятницу я преспокойно вылетаю в Америку и навсегда теряю свою дочь, либо завтра я беру ее за руку и увлекаю за собой в самое что ни на есть опасное путешествие.
Фактически выбора не было.
Либо я погибну в горах, отделяющих Иран от Пакистана, либо доставлю Махтаб – живую и невредимую – в Америку.
Выходя из оранжевого такси, я поежилась от ледяного ветра. До дома оставалось несколько кварталов, и, увязая в слякоти, я прошла их в глубокой задумчивости. Махтаб вот-вот вернется из школы. А немного погодя из больницы приедет Махмуди. В тот вечер Шамси, Зари и Хакимы должны были прийти проститься. Они все считали, что я улетаю в пятницу повидать умирающего отца и вернусь после похорон. Мне надо было подготовиться – спрятать подальше все надежды и страхи, роившиеся в душе.
Я была уже у самого дома, когда вдруг заметила Махмуди и Маммаля, стоявших на тротуаре у нашей калитки и смотревших на меня. В приступе ярости Махмуди не обратил внимания на то, что холодный ветер нагнал сильный снег.
– Где ты была? – заорал он.
– Ходила по магазинам.
– Лжешь! У тебя нет сумок.
– Я искала подарок для мамы. Но так ничего и не нашла.
– Лжешь! – повторил он. – Ты что-то замышляешь. Быстро в дом. И не выйдешь за порог до пятницы, пока не настанет время выезжать в аэропорт.
Маммаль ушел по своим делам. Махмуди втолкнул меня в калитку и повторил свой приказ. Чтобы я не смела выходить из дому. Не смела говорить по телефону. В течение следующих трех дней, остававшихся до выезда в аэропорт, он будет играть роль тюремного надзирателя. На сегодня он отпросился с работы. То же самое повторится и завтра – он останется дома и будет меня стеречь. На время приема больных он забрал телефон к себе в кабинет. Всю вторую половину дня я провела во дворе перед домом, где Махмуди мог наблюдать за мной из окна. Мы с Махтаб вылепили снеговика и украсили его лиловым шарфом – любимый цвет Махтаб.
Меня вновь загнали в угол, приперли к стенке. Завтра мы с Махтаб не сможем встретиться с людьми Амаля, и я никак не могла его об этом предупредить, известить о последних кошмарных событиях.
В тот вечер, готовясь к приходу гостей, я дрожала от страха и холода, руки у меня были заняты одним, голова – другим. Я во что бы то ни стало должна была связаться с Амалем. Он наверняка найдет способ вызволить нас с Махтаб из дому. Меня била дрожь – и тут я поняла, что в доме нестерпимо холодно. У меня возникла идея.
– Отопление отключилось, – угрюмо буркнула я Махмуди.
– Какая-то неисправность или кончилось масло?
– Схожу к Малихе, взгляну, что с печью. – Я постаралась произнести это как можно более непринужденно.
– Ладно.
Делая вид, что я вовсе не спешу, я поднялась к Малихе. На фарси я попросила разрешения позвонить. Она кивнула. Я знала, что, если я буду говорить по-английски, она ничего не поймет.
Я услышала голос Амаля.
– Ничего не получится, – сказала я. – Я не могу выйти из дому. Сегодня, когда я пришла, он был здесь и что-то заподозрил.
Амаль тяжело вздохнул.
– Все равно ничего бы не получилось. Я только что разговаривал с людьми из Захедана. Выпал такой снег, какой выпадает раз в сто лет. Идти через горы нельзя.
– Что же делать? – вскричала я.
– Главное, ни в коем случае не садитесь в этот самолет. Он не может впихнуть вас в него силой.
То же самое сказала мне в тот вечер Шамси, улучившая момент остаться со мной наедине.