— Нет, — сказала я, качнув головой, и мой шепот
странно отдался в комнате.
Она поманила меня бледной рукой.
— Как хочешь, ma petite, только подойди ближе, чтобы я
тебя лучше узнала.
Я снова замотала головой, заставляя пальцы ощупывать тяжелую
незнакомую ткань платья.
— Я не твоя ma petite.
— Конечно же, моя, потому что все, принадлежащее
Жан-Клоду, принадлежит мне.
— Нет, — повторила я.
Такое было чувство, будто надо было сказать еще что-нибудь,
но я не могла мыслить, видя ее, окутанную светом канделябров, и вазу со
старомодными розами на столе возле ее локтя. Это были ее розы, выведенные и
названные ее именем много сотен лет назад.
Она встала в шелесте юбок, и от этого шуршащего звука у меня
пульс забился быстрее, тело напряглось. «Беги, беги», — мысленно кричала я
себе, но тело отказывалось двигаться.
Она медленно шла ко мне, и груди ее возвышались над туго
натянутой тканью. Вдруг мелькнуло воспоминание, каково это — целовать такую
сияющую кожу.
Я подхватила длинную юбку обеими руками, повернулась на
высоких каблуках и побежала. Комната исчезла, и я бежала по длинному, бесконечному
коридору. Там было темно, но это была темнота сновидения, когда даже без света
видно чудовищ. Хотя в нишах коридора это были не совсем чудовища.
По обе стороны от меня сплетались пары. Мелькала плоть,
темная и светлая, образы телесного наслаждения. Я не видела ясно, да и не
хотела видеть. Я бежала и старалась не видеть, но, конечно, не могла не видеть
все. Из старомодных платьев вылезали груди спелыми плодами. Широкие юбки
задирались, показывая, что под ними ничего нет. Мужчина со спущенными штанами и
оседлавшая его женщина. Кровь блестит на бледной коже, вампиры вскидывают
головы, белеют клыки, и люди льнут к ним, прося еще.
Я бежала быстрее, быстрее, путаясь в тяжелых юбках и борясь
с корсетом. Было трудно дышать, трудно двигаться, и как бы я быстро ни бежала,
дверь, видная в конце этого буйства кошмаров плоти, не приближалась.
Ничего такого ужасного в нишах не происходило. Ничего
такого, чего бы я не видела или в чем не принимала участия в той или иной
форме, но почему-то я знала: если остановиться, перестать бежать, они меня
схватят. А меньше всего на свете мне хотелось, чтобы они до меня дотронулись.
И вдруг дверь оказалась прямо передо мной. Я схватилась за
ручку, дернула — заперто. Конечно же, заперто. Я вскрикнула и еще раньше, чем
обернулась, знала, что те, кто был в нишах коридора, уже вышли оттуда.
И голос Белль:
— Приди ко мне своей волей, ma petite.
Я прижалась к двери лбом, закрыв глаза, будто если не
смотреть, то меня не схватят.
— Не называй меня так.
Она засмеялась, и этот смех ощущался как секс на коже.
Приятен был смех Жан-Клода, но этот, этот... От его звука я судорожно прижалась
к дереву и металлу двери.
— Ты будешь кормить нас, ma petite. Это все равно
случится, но тебе выбирать, как именно.
Я медленно обернулась — как оборачиваются в кошмарах. Когда
знаешь, что горячее дыхание, обжигающее кожу, принадлежит чудовищу.
Белль Морт стояла посреди широкого гулкого коридора, и
памятью Жан-Клода я знала, что такое место действительно существует. Люди из
ниш сгрудились по обе стороны от нее — огромная полуголая толпа с голодными
глазами.
— Я тебе предлагаю руку, приди и возьми ее, получи
наслаждение, какое тебе и не снилось. Откажись... — Она повела рукой,
одним движением указывая на охочие, жадные морды. — Это может быть сладким
сном — или кошмаром. Выбирать тебе.
Я покачала головой:
— Ты не даешь выбора, Белль. И никогда не давала.
— Значит, ты выбираешь... боль.
Толпа из-за ее спины бросилась на меня, и сон рассыпался. Я
тяжело дышала в склоненное лицо Натэниела.
— Ты кричала во сне. Тебе снился кошмар? — спросил
он.
У меня так колотилось сердце, что я едва могла сделать вдох.
И кое-как выдохнула:
— Еще какой.
Тут я почувствовала запах роз — густой, удушающий,
старомодный и почти до тошноты сладкий. И голос Белль эхом откликнулся в
голове:
— Ты будешь кормить нас.
Ardeur запылал во мне, обдавая жаром кожу. Натэниел отдернул
руки, будто от ожога, но я знала, что больно не было. Он стоял на коленях в
путанице простыней, с расширенными глазами, и спортивные шортики натянулись на
бедрах. Спереди пока еще нет, он еще не возбудился, а я этого хотела.
Я повернулась на бок, протянула к нему бледную руку. —
Приди, возьми мою руку.
И я тут же оказалась в том же кошмаре, только теперь я была
Белль.
Натэниел потянулся ко мне, дотронуться до моей руки, и я
знала, что тут же перекинется на него, и я начну кормиться. Натэниел предыдущей
ночью потерял сознание, потому что я его истощила. Что будет, если я так скоро
снова к нему припаду?
— Стой, — сказала я почти твердо.
Кто угодно на его месте не остановился бы, но это был
Натэниел, и он сделал то, что ему было сказано.
Он остался стоять на коленях. До Натэниела было несколько
дюймов, и мне надо было только сократить эту крошечную дистанцию.
Надо было выбраться из кровати и уйти, но настолько сильна я
не была. Я не могла оторвать от него глаз — от такого близкого, молодого,
полного желания. И эти мысли были не мои.
Я нахмурилась, и смятение мыслей помогло мне оттолкнуть
ardeur достаточно надолго, чтобы сесть, чтобы глянуть в зеркало над туалетным
столиком. Я хотела видеть, не запылали ли у меня глаза медово-карим огнем, но
нет, глаза были мои. Белль не овладела мной, как было пару месяцев назад. Но
что-то она сделала: пробудила ardeur на несколько часов раньше.
Кровать двинулась, и я повернула голову, как хищник,
заслышавший мышь в траве. Натэниел был именно там, где я его оставила, но он,
очевидно, пошевелился, и этого было достаточно. Пульс забился у меня в горле,
тело напряглось и распухло от желания. Такого желания я не испытывала никогда.
Оно не давало дышать, не давало повернуться. Будто оно захватило меня всю, и
ничего во мне, кроме него, не осталось.
Это неправильно. Это не я. Я смогла встряхнуть головой,
выпустить задержанное дыхание. В меня кто-то влез, и я даже знала кто, но не
знала, как это прекратить.
Открылась дверь — Джейсон. Он стоял в дверях, потирая голые
плечи руками. Джинсы он натянул, но не позаботился их застегнуть. Я увидела
промельк шелковых трусов, светло-голубых, под цвет рубашки, которой сейчас на
нем не было.
— Что ты тут делаешь, Анита? У меня сила по коже
ползет.