Я взялась рукой за его основание и обнаружила, что он не
совсем такой твёрдый, как был секунду назад. Мысль о том, что к нам
присоединится Жан-Клод, его не возбуждала. Мне жаль, что так получилось, но я
залезла в эту постель не только ради секса. У нас была сделка типа «все или
ничего». Секс и дополнительная метафизическая сила, а не просто секс.
Я сжала его резко и быстро — и слова замерли у Ричарда на
языке, дыхание прервалось.
— Ричарду будет надо за что-то держаться, а спинки
кровати здесь нет.
Ричард обрёл голос:
— Не надо распространяться о моих привычках, — с
лёгким привкусом злости сказал он.
— Ты же знаешь, что любишь за что-то держаться, когда я
это делаю.
Он глянул на меня угрюмыми глазами. Не такой взгляд, как мне
хотелось бы сейчас увидеть от него.
— Возьми его за руку, Ричард, это все, о чем я тебя
сейчас прошу. Или пусть он тебя возьмёт. Неужто это так трудно?
Я отвернулась от него, но при этом у меня перед лицом
оказалась некоторая часть его анатомии. Держа руку у основания, я накрыла конец
губами. Он ещё не был полностью твёрдым, и я попыталась забрать его в рот как
можно больше, пока он не закаменел. Когда он чуть помягче, это легче сделать,
заглотать его мимо определённого барьера. И даже при этой мягкости был момент, когда
моё тело говорило нет, мы задохнёмся, нельзя такое большое так далеко одним
куском. Как будто я его заглатывала, но так как он был закреплён и такой
большой, больше было похоже, что я шагаю по нему глоткой. Оказалось, что если
не напрягаться, то я даже могу дышать, держа вот это в горле. Могу дышать, если
не напрягаться. Могу пробиться до самого конца этого толстого и длинного
ствола, если не напрягаться, пока пробиваюсь. Это требовало напряжения —
заглотать целиком, но в то же время вся штука в том, чтобы не напрягаться.
Только я могу превратить оральный секс в сеанс дзен-буддизма.
Когда мои губы упёрлись в твёрдость его тела, тогда и только
тогда я позволила себе начать соскальзывать обратно. Всегда легче забираться,
чем спускаться. Я слезла с него задыхаясь, но очень довольная. Только недавно я
научилась делать это с Микой — после нескольких весьма неловких неудачных
попыток. Неловких — в смысле до блевотины. Вот одна из причин, по которым
никогда не надо заниматься этим ни с кем, кроме того, кого ты любишь. Те, кого
любишь, не будут показывать пальцами и ржать.
Я не дала Ричарду времени перевести дыхание, только сама
кое-как дыхание перевела. И снова наделась на него ртом, заглотала его, пока
заднюю поверхность горла не свело судорогой вокруг него, и оно сомкнулось на
конце Ричарда, глубоко, невообразимо глубоко. Я соскользнула назад с этого
длинного и толстого ствола, затем насадилась на него вниз, вниз, пока не дошла
губами до тела, до упора, когда больше нечего было в себя втягивать. Не я
пыталась сжать его ртом, а горло будто судорогой свело на нем, моё тело
пыталось избавиться от чего-то такого большого, что немыслимо проглотить. Слюну
я сглатывала, чтобы не поперхнуться ею. И только когда я знала, что больше уже
не могу принять в себя, что ещё одно движение внутрь — и я порву себе горло, я
перестала заглатывать. Влага изо рта висела у меня на губах, нитями вдоль его
ствола, густыми и скользкими, и он стал таким же мокрым во рту, как был бы у
меня между ногами.
— Боже мой, Анита, боже мой!
Голос Ричарда.
Я отняла от него рот, и нити слюны повисли от меня к нему. Я
поднялась и повернулась, медленно, тщательно, чтобы он увидел все полностью.
Он таращился вниз, на своё тело и на меня, глаза широко
раскрыты, лицо почти отчаянное.
— Анита… — начал он, и тут увидел меня, и это зрелище
отбросило ему голову назад, он судорожно стиснул кулаки, ища за что схватиться.
Все подушки он уже разбросал. Руки Ричарда искали спинку кровати, которой не
было, что-нибудь, во что вцепиться и держаться. Его рука поймала руку Жан-Клода
с резким хлопком кожи по коже.
Он перестал размахивать руками, посмотрел на Жан-Клода,
такого спокойного, неподвижного, прижавшегося спиной к стене. В какой-то момент
они встретились взглядами. Не знаю, что бы сказал Ричард, или сделал, но не
успел, потому что я схватила его за пах руками, воспользовавшись густой слюной,
чтобы они не были шершавыми, скользили по головке. У Ричарда закрылись глаза и
выгнулась спина.
Я повернулась, чтобы видеть их обоих. Я хотела смотреть им в
лицо. Руку я обернула вокруг Ричарда где-то посередине, наклонилась к нему
лицом и просунула к себе в рот, до самой руки. Так проще было его принимать в
себя, быстрее. Когда я принимала его целиком, это была борьба, как бы ни было
мне приятно держать его во рту, в глотке, мне приходилось сражаться с
собственным телом, чтобы удержать его, чтобы дышать, чтобы глотать, чтобы не
захлебнуться слюной. Надо было так сосредоточиться, что не было времени ловить
кайф. А работать с ним только до половины — одно удовольствие. Не только
ощущение его, такого зрелого и твёрдого, у меня во рту, но и кожа такая мягкая,
как нигде больше на теле не бывает. Как будто мускулистый шёлк катаешь по
языку, втягиваешь в рот.
При этом я смотрела на Ричарда. Он извивался всем телом, в
лихорадочном дыхании дёргались грудь и живот. Обеими руками он держался за руки
Жан-Клода. Руки Ричарда дёргались, мускулы вздувались на них буграми, и он
приподнялся на кровати, издав какой-то звук, средний между стоном и воплем,
закончившийся моим именем. Ричард снова откинулся на кровать, с закрытыми
глазами, и я взглянула в лицо Жан-Клода, пока Ричард не смотрел. На миг
Жан-Клод позволил мне увидеть, как много это для него значит. То, что он ощущал
в своих руках всю эту силу, что Ричард уже бился скорее о его тело, чем о ноги,
что он мог оставаться здесь, пока Ричард полностью давал себе волю. На миг это
все отразилось у него в глазах, и я в этот момент знала, что как он осторожен и
терпелив был со мной, — это просто мелочь по сравнению с тем, как он осторожен
и терпелив с Ричардом.
— Перестань, — прохрипел Ричард, — перестань,
а то я не выдержу.
Он приподнял голову, смеясь, задыхаясь, и лицо у него было
радостное и свободное, как редко у него теперь бывает.
Я выпустила его изо рта, глядя в лицо Ричарду. Он уронил
голову на подушки, руки, плечи у него стали опадать, отодвигаться от Жан-Клода.
Я лизнула его в кончик, и он снова изогнулся, руки и грудь перевились жгутами
мышц, пальцы впились в ладони Жан-Клода. Если бы это была спинка кровати, она
бы треснула. Но вампиры сделаны из материала попрочнее металла или дерева.
— Анита, перестань, пожалуйста, перестань! Дай дух
перевести, а то меня надолго не хватит.
Я рукой погладила мокрую твёрдость.
— О боже, ещё и рукой! — вздрогнул он. —
Анита, перестань, прошу тебя!
В последних словах слышно было такое напряжение, что я
остановилась, убрала руку и осталась сидеть рядом с ним, положив руки на
колени. Трудно делать застенчивый вид, находясь голой в кровати с двумя
мужчинами, но я очень постаралась.