— Я что-то здесь упустила? — спросила я. —
Или вот-вот упущу?
— Ты очень мало упускаешь, ma petite.
— Хорошо, пусть свечи, — сказал Ричард, не глядя
на меня.
Я замотала головой, но вдруг почувствовала лёгкое
прикосновение. Знакомое. Я чуть-чуть опустила щиты, и голос Жан-Клода гладил
меня как ласковый ветер.
— Неужто для тебя ничего не значит, ma petite, что даже
вид твоего халата заставил Ричарда переменить мнение?
Я покачала головой и попыталась ответить так же безмолвно,
как он. Это я ещё не очень хорошо умела. Я попыталась послать такую мысль:
— Я в этом халате и полотенце — не слишком серьёзная
причина менять мнение.
— Ты все ещё не ценишь себя так, ma petite, как ценим
тебя мы.
Опять «мы». Я открыла было рот, чтобы произнести кое-что
вслух, но тёплый вихрь энергии пролетел по коже. Я остановилась.
— Разговаривать мысленно, когда кому-то из
присутствующих не разрешено вступить в разговор, — сказал Ричард, —
так же грубо, как шептаться и тыкать пальцами.
Поспорить с этим я не могла, хотя и хотелось бы.
— Поверь мне, Ричард, это не стоит повторять.
— Я бы предпочёл судить сам.
Я вздохнула, вроде бы уже в тысячный за сегодня раз. Что я
себе думала? Надо было сказать Жан-Клоду, что кровать нам не нужна, что Ричард
может сесть на пол, а он будет из него пить. Вот и все, и делу конец.
Ричард снял футболку.
— Она слишком светлая, и на ней кровь смотрится как
кровь.
Он это сказал вслух, и это было разумно, но я радовалась,
что он не смотрел на меня, снимая футболку, потому что видеть его без неё — это
произвело на меня обычное действие. Я уже говорила, что в тот день, когда я
смогу войти в комнату, и моё тело не отреагирует на Ричарда, вот тогда я и буду
знать, что между нами все в прошлом. Но гормоны — жуткие сволочи. Им наплевать,
разбито у тебя сердце или нет, им важно, что в комнате — красивый мужчина.
Гадство.
Жан-Клод переходил от свечи к свече с длинной зажигалкой.
Эти зажигалки на батарейках у меня никогда не работают. Он передвигался легко,
другой рукой придерживая рукав, чтобы не попал в пламя.
Ричард сел на угол кровати. Синие джинсы и чёрная полоса
ремня отлично смотрелись на фоне красных простыней. Загорелый торс смотрелся
ещё лучше, и, как будто услышав мою мысль, Ричард лёг на спину на простыни,
опираясь на локти, и переливающаяся алость простынь обрамляла мускулистое тело.
На животе виднелись крошечные складки, как у всякого, кто не занимается
бодибилдингом, а у Ричарда было много других дел, кроме как без конца изнурять
себя упражнениями для пресса. Живот все равно был идеальным и плоским, но это
не значит — идеально плоским. Это картинки плоские, а у людей есть закругления,
выпуклости и много мест, которые можно ощупывать.
Ричард повернулся и посмотрел на меня. Лицо его уже не было
безразличным. В тёмных глазах пылал жар, и это не был жар его зверя — по
крайней мере, не только он. Это был взгляд, который мне приходилось видеть —
взгляд, говоривший, что Ричард знает, какое действие на меня производит, и ему
это приятно. В последнее время этот взгляд должен был говорить мне: я знаю, ты
находишь меня прекрасным, а вот тронуть больше не можешь. Что значил этот
взгляд сейчас, я не поняла, но мне он не понравился.
Жан-Клод подошёл с другой стороны кровати, закрыв Ричарда от
меня. Когда Жан-Клод отошёл, Ричард забрался на кровать подальше, уже не
касаясь пола ногами. Все его шесть футов один дюйм лежали на постели,
обрамлённые простынями цвета свежей крови и освещённые играющим пламенем
свечей.
У меня пересохло во рту. Нехорошо.
— Я передумала, — сказала я. — На самом деле
я вам, ребята, не нужна.
Голос у меня звучал с придыханием.
Жан-Клод, зажигавший последнюю свечу, обернулся, огладил
рукава длинными пальцами и остановился, глядя на меня. Глаза у него сверкали
двумя тёмными сапфирами, пламя свечей играло в них так, как в глазах
обыкновенного человека просто не может.
— Но ведь ты нам нужна, ma petite. Без всякого
сомнения. Ты — мост между нами. Ты — третья в нашей силе. Разве это не то, что
нам просто необходимо?
— Я не в смысле вообще, а вот сейчас, здесь. Я в смысле
вы вполне можете это устроить без меня. Вы…
Мне трудно было сосредоточиться — Ричард перевернулся на
живот и слегка шевельнул головой, и я заметила, что волосы у него уже отросли
настолько, что падают на лицо. Не длинные, но гуще, чем мне помнилось. Отсвет
пламени на джинсах не играл, но тело Ричарда в обтягивающих джинсах и не нуждается
ни в каких подчёркиваниях.
— Я ухожу. Вот что. Да, ухожу, — лепетала я и не
могла перестать. Но все же я повернулась и пошла к двери — столько очков в мою
пользу, что я до стольких и считать не умею.
— Пожалуйста, не уходи, ma petite, — окликнул меня
Жан-Клод.
Я обернулась, и не знаю, что бы я сказала, но он сидел на
кровати, и что-то сделал с воротом халата. Ворот распахнулся, и я увидала почти
целиком всю его грудь в раме чёрного меха лацканов. Шрам от ожога чернел на
белом фоне кожи в чёрной раме. Соски у Жан-Клода были бледнее бледного, и уже
по одному этому признаку я могла увидеть, что он голоден. Он коснулся рукой
груди, будто знал, куда я смотрю. Рука пошла вниз, и мой взгляд тоже, передо
мной предстала плоская линия живота, полоска чёрных волос сразу ниже пупка,
уходившая в запахнутый халат. Почти неодолимый порыв подойти и раздернуть на
нем пояс, увидеть это тело на фоне черноты халата и багрянца простыней. Я
знала, каково будет это зрелище, потому что видала его не раз. И эта мысль
заставила меня посмотреть на Ричарда, потому что его я на алом шёлке никогда не
видела. И не видала его при свечах.
Он повернулся набок, опираясь на локоть, другую руку свесив
поперёк бёдер, будто привлекая моё внимание к джинсам и тому, что, как я знала,
в них содержится. Но нет, Ричард не осознавал мощь своего тела, по крайней
мере, в смысле соблазна. Так бы поступил Жан-Клод, но не Ричард. И тут у меня
возникла все та же ужасная мысль: что если Ричард от открытия меток перенял от
Жан-Клода умение соблазнять? Ну это же просто нечестно будет!
Я закрыла глаза и снова направилась к двери. Лучше, если не
будет видно никого из этих двух. Жан-Клод снова окликнул меня:
— Ma petite, ты сейчас налетишь на стену.
Я резко остановилась и открыла глаза в паре дюймов от стены.
Дверь оказалась на шаг слева. Ну и ну!
— Ma petite, не покидай нас.
Голос Жан-Клода сочился в крошечное отверстие, которое я
оставила для него в щитах. Он вползал внутрь, играл по коже, заставлял ёжиться,
и — помоги мне Бог! — я обернулась и посмотрела. Вот дура!
Жан-Клод всполз на кровать, лежал возле подушек. Вытянулся
во всю длину на красном шёлке, и халат широко распахнулся, едва вообще что-то
прикрывая. Белое-белое плечо на фоне алого шелка. Длинные ноги наполовину на
алом, наполовину на чёрном. И бахрома меха едва закрывает бедра.