Я попыталась ее возненавидеть, просто из принципа, но не
получилось – почему? За этой дамской внешностью скрывался характер крутой,
честный и твердый, как ящик гвоздей. Только она это куда лучше моего скрывала.
Так что мы поладили. Кроме того, все вампиры-мужчины были красивее меня, так
почему не может быть красивее меня вампир-женщина?
– Элинор, – спросила я, – какого черта
ты… – я посмотрела на часы, – какого черта ты проснулась в первой
половине дня?
– Вот об этом я и спрашиваю Жан-Клода, – ответила
она шелковым голосом, вполне подходящими к кружевам и кремовому атласу.
Жан-Клод глянул на меня, сидя на краю кровати. Одет он был в
свой расшитый халат с мехом. Они казались двумя сторонами одной мечты: она
такая белая, он такой черный.
– Все наши набрали силы за эту ночь от наших действий,
ma petite. – Он показал на Элинор. – Вот тебе доказательство, сколько
они ее получили.
Я обошла кровать, направляясь к ним.
– Ты никогда так рано не просыпалась с тех пор, как
стала вампиром?
Она кивнула.
– И как ощущение?
Она восприняла вопрос серьезно, наморщила красивое личико,
сосредоточилась. Никогда не могла понять, действительно ли у нее столько
симпатичных ужимок, или она так долго веками использовала их как камуфляж, что
теперь не может избавиться. Как бы там ни было, а всегда она вела себя так, что
при взгляде на нее думалось: «дитя», «куколка», «симпатюшка». Пока она не
решала, что не надо быть милой – тогда она становилась по-настоящему страшной.
Интересно, сколько врагов были обмануты этой пуховой мягкостью и напоролись на
стальной кинжал внутри. Можно было бы попытаться выяснить, но это не в моей
натуре.
– Отлично, – ответила она наконец.
– Ты еще голодна? – спросила я.
– А ты не видишь? – спросила она, глядя на меня
голубыми глазами.
– Ты всегда мне кажешься несколько эфирной, так что –
да. С тобой не всегда вижу.
Она улыбнулась едва заметно.
– Это комплимент, если Истребительница не может понять,
голодна я или сыта.
– Ты не ощущаешь жажды? – спросил Жан-Клод.
Она снова задумалась, с той же симпатичной ужимкой:
– Нет. Я могла бы сейчас напитаться, но необходимости
не чувствую.
Я ощутила исходящий от Жан-Клода всплеск торжества.
Торжества, но сразу за ним – страха. И он снова закрыл течь в щитах.
– Почему торжество и почему страх? – спросила я.
– Жан-Клод как следует напитал этой ночью ardeur, и
теперь он меня поддерживает. Это, знаешь, впечатляет, – сказала Элинор.
– Ну, это я понимаю, но… – Я попыталась
сформулировать вопрос: – Чем вы оба так довольны?
– Если бы мы хотели путешествовать группой по странам,
где мы вне закона, кормиться должен был бы только один из нас. Это значит, что
Жан-Клод мог бы взять с собой достаточно большую группу своих вампиров на чужую
территорию, почти не оставляя за собой следов. И уж точно мы могли бы спрятаться
от людских властей.
– Но мы не собираемся вторгаться ни на чью территорию.
– Нет, – согласился Жан-Клод, – но всегда
приятно иметь больше возможностей, ma petite.
– А где твой любимый? Твой рыцарь?
– Он не проснулся со мной.
Едва заметный намек на грусть прозвучал в ее ответе.
– Так что, только ты приобрела…
В дверь постучали.
– Да, Римус! – отозвался Жан-Клод.
Римус вошел и закрыл за собой дверь:
– Там Реквием.
– Реквием, – сказала Элинор. – Интересно.
– Впусти его, – велел Жан-Клод.
Секунду он выдерживал взгляд Жан-Клода, потом опустил глаза
и сказал вполоборота:
– Ладно, но если еще кто-нибудь появится так рано, я
буду настаивать, чтобы вы впустили в комнату двух охранников. Так что если вам
нужно обсудить секреты, обсуждайте быстрее.
– Ты действительно думаешь, что сегодня столько
вампиров так рано проснется? – спросила я.
– Да, я так думаю.
– Вопрос о присутствии охраны мы будем обсуждать, когда
кто-нибудь еще придет. Впусти Реквиема, Римус, – сказал Жан-Клод.
Римус поджал губы – ему это не понравилось.
– У меня тут противоречие в приказах. Клодия велела вас
одних не оставлять. Вы говорите, чтобы меня здесь не было. Командная цепочка не
складывается.
– Слишком много генералов, – сказала я.
Он глянул на меня быстро и прямо:
– Да.
– Извини, Римус, – сказал Жан-Клод, – но
появление Элинор изменило ситуацию.
– Хорошо, но Реквием – последний, или я звоню Клодии и
говорю, что не могу вас охранять, поскольку вы не даете.
– Как ты сочтешь нужным, Римус.
Он еще раз сердито оглядел комнату, потом открыл дверь.
Через секунду в нее вплыл Реквием. На нем был его черный плащ с капюшоном,
развевающийся вдоль тела, так что видна была от него только ван-дейковская
бородка, обрамляющая губы.
– Сильно ли тебе досталось, mon ami? – спросил
Жан-Клод.
Он движением плеч, без рук, сбросил капюшон, как отбрасывают
назад волосы. Правая сторона лица была покрыта багровыми кровоподтеками. Глаз с
этой стороны почти закрылся, лишь мелькала полосочка той синевы, что когда-то
заставила Белль Морт пытаться выкупить Реквиема у его первого мастера. Белль
подбирала тогда себе спектр голубоглазых мужчин: у Ашера самый светлый оттенок,
у Жан-Клода – самый темный, у Реквиема – самый яркий. Мастер его отказался, и
им пришлось бежать из Франции.
Длинные прямые волосы, такие темные, что сливались с черным
плащом, оттеняли бледность кожи, а синяки смотрелись как нанесенные багровыми
чернилами.
– Ух ты, – сказала я. – Сколько же тебе крови
понадобится, чтобы это вылечить?
Он посмотрел на меня так, что сразу стало ясно: я что-то умное
сказала.
– Много.
– Как чувствует себя все остальное? – спросил
Жан-Клод.
Реквием развел плащ широким жестом обеих рук – как будто
занавес раздернулся. Торс его белым пламенем светился на темном фоне, и только
когда глаза привыкли к этому контрасту, до меня дошло, что это белое – отчасти
и бинты. Правая рука, грудь и живот были густо укрыты марлей и пластырем.
– Боже мой, неужто Менг Дье в самом деле такое
сотворила?
– Да.
И больше он ничего не добавил. Редко бывало, чтобы Реквием
давал односложный ответ.
Он подошел к нам – плащ за ним развевался. То есть он шел
быстрее, чем казалось это по его скользящей походке.