Он кивнул, все еще отвернувшись.
На миг я ощутила удовлетворение – он получил по заслугам. Но
вслед за этим мелочным злорадством пришло сожаление, как горький пепел.
– Боже мой, – шепнула я.
Он обернулся. Битву со своими слезами он проиграл, и они
бежали по лицу светлыми розоватыми струйками.
– Из всех сил линии Белль, что применялись ко мне,
Огги, твоя самая мерзкая.
– Почему ты так говоришь? – спросил он. –
Ardeur может поработить. Реквием может изнасиловать мыслью.
– Да, сила Реквиема – это мощнейший наркотик
изнасилования на свидании, но он ее так не использует.
– Однажды было, – сказал Огги.
Я переварила фразу, проверила, не лжет ли он, но не думала,
что это ложь. И я пожала плечами:
– Что бы ни делал он, когда был молодым вампиром,
сейчас он уже не тот. И ardeur – это всего лишь вожделение, как и сила
Реквиема. Они не похищают чувств, как твоя сила.
– И ты считаешь, это преступление серьезнее?
– Да, – кивнула я.
Он отвернулся и сделал шаг, я поймала его за руку. От этого
прикосновения он застыл, будто обратился в камень. Эту реакцию я знала – так
реагируешь на легчайшее прикосновение того, кто для тебя важнее почти всего
остального мира, и для этого кого-то оно ничего не значит. Так я чувствую себя
то и дело с Ричардом. Как будто вся моя жизнь – в руке, которая его касается, а
ему все равно. Еще одна причина, по которой я рвалась от него освободиться.
Слишком трудно так сильно любить и так сильно ненавидеть одновременно.
Я потянула Огги за руку, и он повернулся. Он не
сопротивлялся, хотя вполне мог бы, и успешно. Я сейчас сильнее обычного
человека, но у Огги бицепс толще моей ляжки. В честной драке я бы ему уступила,
но собственная сила Огги позаботилась, чтобы он никогда со мной не подрался.
Я посмотрела в эти глаза, которые пытались глядеть со
злостью, а не с болью.
– Какая страшная сила у тебя Огги, – сказала я
тихо, – предлагать истинную любовь и иметь возможность ее дать. За такой
дар люди наверняка готовы отдать что угодно, все на свете.
Он кивнул:
– Если бы меня не поймал ardeur, я мог бы заставить
тебя любить меня, не так собой рискуя. Я о своей силе знаю все, Анита. Я могу
заставить любого полюбить меня, полюбить истинно, и не отвечать взаимностью.
Я отпустила его руку:
– Такое бывало?
– Ты права, Анита, я владею страшной силой. Сперва это
просто была способность нравиться людям, потом – вызывать в них любовь, но я
сперва не понимал, что это оружие обоюдоострое. Я мог поразить свою жертву не
глубже, чем сам бывал поражен.
– И это переменилось, – сказала я.
Он кивнул. Следы слез на лице у него высыхали. Он не пытался
их стереть.
– Я научился управлять этой силой. Научился ловить
других, не попадаясь сам, как Жан-Клод научился обращаться с ardeur'ом. Не
знаю, научился ли Реквием вызывать вожделение только на одной стороне своего
уравнения.
– Нет.
Реквием вышел на свет, медленно, осторожно. Он был одет в
свой обычный черный плащ, и ран не было видно, но двигался он так, будто они
все еще болели. Кто-то замазал ему самые заметные синяки гримом, замазал умело.
Чтобы заметить изменения цвета, надо было смотреть пристально, и даже тогда, не
знай я, что лицо в синяках, я бы их не увидела.
Огги посмотрел на него и снова на меня.
– Почти все мы в конце концов овладеваем этим умением.
– Значит, если бы наша сила не зацепила тебя, ты бы
хотел заставить меня любить тебя, любить по-настоящему, и не любить меня?
– Я так четко не формулировал, но я бы своей волей не
стал тебя любить. Нет.
– Тогда ты действительно сукин сын.
Он кивнул:
– В Чикаго нет мафии, кроме старой итальянской школы. Я
сумел не впустить русских, украинцев, китайцев, корейцев и японцев. Никто,
никто никогда не отнимет у меня власти. Твердыни почти любой мафии разрушились,
а я держу свою территорию против всех. Для этого приходится быть сукиным сыном,
Анита. Хладнокровным и готовым убивать.
– Ты отлично это скрываешь, – сказала я. –
Смех просто великолепный.
– Помогает притворяться человеком. Так другие боссы
меньше боятся.
– Глава Вегаса – тоже мафиози старой школы.
Огги покачал головой:
– В мафии он перестал быть силой, когда сделался
вампиром. Какое-то время нужно, чтобы после этого восстановиться, и когда Максимилиан
стал достаточно силен, чтобы отобрать назад часть своего, времена переменились,
а он остался прежним. Он силен, он правит Вегасом, но он уже не босс.
Мы стояли, глядя друг на друга. Сзади ко мне подошел
Жан-Клод, коснулся моего плеча, и когда я не отстранилась, он меня обнял сзади.
Выражение лица Огги, когда он увидел нас вместе, было страдальческое и
почему-то мне это было приятно. Если бы вышло, как он хотел, я бы сейчас стояла
околдованная, а он – хладнокровный и спокойный. Злобный гад, подумала я, но все
равно с этой мыслью не могла освоиться.
– Ночь уходит. Скоро надо будет переодеваться к
балету, – сказал Жан-Клод.
– Да-да, – кивнул Огги.
– И нужно решить, не слишком ли опасна ma petite, чтобы
ее выпускать к мастерам городов.
Огги снова кивнул:
– Я помогу тебе это понять, если сумею. Я у тебя в
долгу за нарушение гостеприимства. А у Аниты – за то, что пытался с ней
сделать. – Он отвернулся от нас обоих, глядя в пространство. – Давно
не бывало такого, чтобы я ощутил всю тяжесть собственной силы. И я забыл, как
это адски больно.
– Прошу прощения…
За нами стоял Ноэль.
Мы оба обернулись и посмотрели на него. Не знаю, что он
увидел у нас на лицах, но попятился он быстро, от нас подальше, чтобы не
дотянулись.
– Можно мне подойти?
– Нет, – сказал Огги.
– Да, – ответила я.
Мы посмотрели друг на друга.
Ноэль рухнул на четвереньки. Не поклонился, а рухнул, прямо
где стоял.
– Я не знаю, что мне делать, я не могу угодить обоим
сразу.
– Какая тебя муха укусила, Огги? – спросила я.
– Он задал вопрос, я дал ответ, – сказал он.
– Ладно, ты ответил за себя, а не за меня.
Я шагнула прочь от Огги, к Ноэлю. Огги схватил меня за руку
выше локтя.
Я напряглась, но вырываться не стала – соревнование в грубой
силе было бы не в мою пользу. Я посмотрела на него, на его руку у меня на руке,
снова на него.