Но даже это не покажется так уж нелепо, если мы вспомним о
характере того времени. Тогдашние американцы видели в Гитлере и Сталине
существа, обладающие звериным коварством; в конце концов Гитлер первым применил
реактивные самолеты и баллистические ракеты, но все же это животные, а их
политические идеи мало чем отличаются от хрюканья. Гитлер хрюкает по-немецки,
Сталин – по-русски, но все равно хрюканье есть хрюканье. И возможно, существо
из “Твари” говорит что-нибудь совершенно безвредное – может быть, “Жители нашей
системы хотят знать, можно ли сбрасывать карту при прикупе”, – но все равно на
слух это звучит плохо. Очень плохо.
Для сравнения взгляните в другой конец телескопа. Дети
Второй мировой войны произвели “Тварь”; двадцать шесть лет спустя дитя Вьетнама
и поколения, которое само назвало себя поколением любви, Стивен Спилберг
подарил нам прекрасный противовес “Твари” – свою картину “Близкие контакты
третьего рода” (Close Encounters of the Third Kind). В 1951 году часовой (тот
самый, что глупо накрыл тварь одеялом и в результате отправился на тот свет)
разряжает в чужака автомат; в 1977 году старик держит в руках надпись “Приходите
и будьте друзьями”. Где-то между этими двумя точками Джон Фостер Даллес
эволюционировал в Генри Киссинжера, а драчливая политика конфронтации
превратилась в разрядку.
В “Твари” Кеннет Тоби занят сооружением электрического
тротуара, чтобы убить внеземное существо; в “Близких контактах” Ричард Дрейфусе
в своей гостиной строит макет Башни Дьявола – посадочной площадки чужаков. И мы
видим, что он счастлив, размещая вокруг посадочные огни. Тварь огромная и
громоздкая; пришельцы со звезд Спилберга маленькие, хрупкие и похожие на детей.
Они не говорят, но их корабль издает музыкальные звуки – музыка сфер, как мы
предполагаем. И Дрейфусе отнюдь не стремится перебить этих посланцев космоса;
напротив, он улетает с ними.
Я совсем не хочу сказать, что Спилберг является или считает
себя представителем поколения любви просто потому, что вырос в те годы, когда
студенты засовывали маргаритки в стволы М-1
[121]
, а Хендрикс
[122]
и
Джоплин
[123]
играли “Филмор Вест”, Не утверждаю я и того, что Говард Хокс, Кристиан
Найби, Чарлз Ледерер (который написал сценарий для “Твари”) или Джон Ф.
Кэмпбелл (чей рассказ лег в основу фильма) сражались на пляжах Анцио
[124]
или поднимали звездно-полосатый флаг в операции на Иводзима
[125]
. Но
события определяют точку зрения, а точка зрения определяет политику, и идея
“Близких контактов третьего рода” кажется мне столь же предопределенной, как
идея “Твари”. Ясно, что основной тезис “Твари” – “пусть этим займутся военные”
– в 1951 году был вполне приемлем, потому что военные превосходно справились с
японцами и нацистами в “Большом” Дьюка Уэйна; но ясно и то, что тезис “Близких
контактов” – “не позволяйте военным этим руководить” – абсолютно объясним в
1977 году, после отнюдь не блестящих результатов Вьетнамской войны, или даже в
1980 году (когда вышел второй, дополненный вариант “Близких контактов”) – в том
году, когда наши военные, три часа провозившись с технической подготовкой,
провалили операцию по освобождению заложников в Иране.
Политические фильмы ужасов нельзя назвать распространенным
явлением, но приходят на ум и другие примеры. Самые воинствующие из этих
фильмов, такие как “Тварь”, превозносят добродетель силы и оплакивают порок
слабости; эффект ужаса достигается в основном изображением общества, в
политическом отношении противоположного нашему и в то же время обладающего
большой мощью – не важно, технологической или магической; как заметил Артур
Кларк, когда вы достигаете определенной точки, разница между магией и
технологией исчезает. В начале удивительной версии “Войны миров” Джорджа Пола
есть поразительный момент: три человека – один из них размахивает белым флагом
– первыми приближаются к приземлившемуся кораблю чужаков. Все трое принадлежат
к разным классам и народам, но они едины – и не только в том, что являются
представителями человечества, но и в своем извращенном представлении об
“американском”, и это, на мой взгляд, совсем не случайно. Приближаясь со своим
белым флагом к дымящемуся кратеру, они демонстрируют нам картину революционной
войны, с которой мы все свыклись со школы: барабанщик, горнист и знаменосец. И
когда марсиане уничтожают их тепловым лучом, это становится символическим
актом, и зрителю видится за этим надругательство над всеми идеями, за которые
когда-либо сражались американцы То же самое мы встречаем в фильме “1984”,
только здесь (фильм, разумеется, не слишком обременен глубиной, которую вложил
в свой роман Оруэлл) марсиан сменил Большой Брат.
И в фильме Чарлтона Хестона “Омега-человек” (The Omega Man)
(по роману Ричарда Матесона “Я – легенда” (I Am Legend), который Дэвид Сьют
назвал трезвым и практичным вампирским романом) мы видим ту же картину:
вампиры, в черных костюмах и солнцезащитных очках, выглядят в точности как
гестаповские агенты из мультиков. По иронии судьбы ранняя киноверсия того же
романа (“Последний человек на Земле” (The Last Man on Earth) с Винсентом
Прайсом в редкой для него роли положительного персонажа – Роберта Невилла)
несет другую, но тоже вызывающую ужас политическую идею. Из подтекста – кстати,
фильм более близок к роману Матесона – следует, что политик политику рознь и
что именно успешная охота на вампиров (его исключительно практичный успех,
перефразируя Чьюта) превращает Невилла в чудовище, в преступника, в
гестаповского агента, который убивает беспомощных спящих. Для нации, которая в
ночных политических кошмарах до сих пор видит Кент Стейт
[126]
и Ми Лай
[127]
, эта идея особенно впечатляющая. “Последний человек на Земле”, может быть,
дает нам пример фильма предельного политического ужаса, потому что иллюстрирует
известный тезис Уолта Кедли: “Мы встретили врага, и оказалось, что враг – это
мы сами”.
И тут мы приближаемся к любопытной границе; я ее укажу, но
переходить не собираюсь: это точка, в которой фильм ужаса соприкасается с
черной комедией. Довольно продолжительное время в этой пофаничной точке
существовал Стенли Кубрик. Прекрасный пример тому – его классические фильмы:
“Доктор Стрейнджлав, или Как я научился не тревожиться и полюбил бомбу” (Dr.
Strangelove, or How I Learned to Stop Worrying and Love the Bomb) (парень ищет
монетку, чтобы позвонить в Вашингтон и предотвратить третью мировую войну;