Люди понимали это и могли с этим жить (научные
книги-пятидесятых превозносят мир Дружественного Атома, в котором энергию дают
безопасные атомные котлы, а школьники бесплатно получают учебники, выпущенные
за счет электрических компаний), но все же подозревали, что на другой стороне
монеты – волосатая обезьянья морда, и боялись ее; боялись того, чем может
обернуться атом, который по многим технологическим и политическим причинам не
во всем поддается контролю. Это ощущение глубокой тревоги мы видим в таких
фильмах, как “Начало конца”, “Они!”, “Тарантул”, “Невероятно уменьшающийся
человек” (в котором радиация вместе с пестицидами превращает в подлинный ужас
жизнь одного человека – Скотта Кэри), “Водородный человек” (The H-Man) и
“Четырехмерный человек” (Four-D Man). Пика абсурдности этот цикл достигает в
“Ночи зайца” (Night of the Lepus), где миру угрожают шестидесятифутовые зайчики
[130]
.
Тревоги, отраженные в фильмах техноужасов 60-х и 70-х годов,
менялись вместе с тревогами людей, живших в то время: фильмы о гигантских
насекомых уступают место таким, как “Проект Форбина” (компьютерная программа,
завоевавшая мир) и “2001” – оба фильма предлагают нам мысль о компьютере в роли
бога или даже еще более отвратительную, о компьютере как некоем сатире; она
представлена (согласен, нелепо) в фильмах “Демонское отродье” (Demon Seed) и
“Сатурн 3” (Saturn 3). Ужас шестидесятых порожден представлением о технологии
как осьминоге – возможно, разумном, – который погребает нас заживо в волоките и
информационных системах, которые ужасны, когда действуют (“Проект Форбина”), но
еще ужаснее, когда ломаются. В “Штамме Андромеда”, например, небольшой клочок
бумаги, застрявший в ударнике телетайпа, не дает звонку сработать, и это (в
манере, которую, несомненно, одобрил бы Руб Юлдберг
[131]
) едва не приводит
к концу света.
Наконец наступили семидесятые; их дух ярче всего был выражен
в не очень хорошо исполненном, но задуманном с добрыми намерениями фильме
Франкенхеймера “Пророчество”, который удивительно напоминает фильмы о больших
насекомых пятидесятых (изменилась только первопричина) и в “Китайском
синдроме”, фильме ужасов, объединившем все три основные разновидности
технологических страхов: страх перед радиацией, страх перед экологией и страх
перед вышедшими из-под контроля машинами.
Прежде чем закончить эту краткую характеристику картин,
основанных на массовых страхах перед технологией, и извлечь из них эквивалент
истории о Крюке (картины, адресованные луддиту, сидящему в каждом из нас),
стоит упомянуть некоторые попадающие в эту категорию фильмы о космических
путешествиях (только исключим из этого списка такие ксенофобные ленты, как
“Земля против летающих тарелок” и “Таинственные” (The Mysterians))… Следует
отличать фильмы, которые сосредоточиваются на возможных дионисиевых
последствиях космических исследований (такие, как “Штамм Андромеда” или “Ночь
живых мертвецов”, в которых спутники приносят на Землю опасные, но неразумные
живые организмы), от чисто ксенофобных картин, рассказывающих о вторжении из
космоса, фильмов, в которых человечеству отводится пассивная роль, когда на
него нападает нечто вроде хомяков с неба. В фильмах такого рода технология
часто выступает в роли спасителя (как в “Земле против летающих тарелок”, в
котором Хью Марлоу с помощью своего акустического ружья нарушает работу
электромагнитных двигателей кораблей пришельцев, или в “Твари”, где Тоби и его
люди поджаривают межзвездный овощ вольтовой дугой): аполлониева наука
уничтожает дионисиевых плохих парней с планеты X.
Хотя и “Штамм Андромеда”, и “Ночь живых мертвецов”
рассматривают космические путешествия как реальную опасность, возможно, лучший
пример идеи об уме, опасно загипнотизированном песней сирены-технологии, мы
имеем в “Подкрадывающемся неизвестном” (The Creeping Unknown), фильме, который
предшествовал обоим вышеупомянутым. В этом фильме, первом из критически
принятой серии “Куотермасс”, зрителю предлагают одну из самых необычных загадок
запертой комнаты: трое ученых-астронавтов отправлены в космос, но возвращается
только один.., да еще кататоником. Телеметрия и присутствие всех трех
скафандров как будто свидетельствуют, что ни один из астронавтов не покидал
корабль. Куда же они делись?
Оказалось, в корабль проник межзвездный “заяц” – этот прием
мы еще встретим в “Это! Ужас из космоса” (It! The Terror from Beyond Space) и,
конечно, в “Чужом”. Заяц поглотил двух товарищей выжившего космонавта, оставив
от них только жидкую серую массу.., и, разумеется, этот заяц (нечто вроде
космической споры) вплотную занялся телом выжившего – Виктора Каруна, роль
которого со страшным правдоподобием исполняет Ричард Уодсворт. В конце концов
бедный Карун превращается в губчатый многощупальцевый ужас; его обнаруживают на
лесах Вестминстерского аббатства и там же уничтожают (в самый последний момент:
оно уже собирается выпустить споры и произвести миллиарды себе подобных)
сильным разрядом электричества.
Все это стандартная пища для фильма о чудовищах. Но мрачная,
создающая сильное впечатление режиссерская манера Вал Геста и сам образ
Куотермасса в исполнении Брайана Донлеви (с тех пор другие-актеры в других
фильмах исполняли роль Куотермасса, но намного смягчали этот образ) поднимают
“Подкрадывающееся неизвестное” на уровень, о котором и мечтать не могут
создатели “Ужаса на пляже для пирушек”. Куотермасс – это ученый, которого можно
считать безумцем, а можно и не считать: в зависимости от вашего отношения к
технологии. Правда, если он безумец, в его безумии достаточно аполлонического,
чтобы сделать его таким же пугающим (и не менее опасным), как машущая
щупальцами масса, которая недавно была Виктором Кару-ном. “Я ученый, а не
предсказатель будущего”, – презрительно говорит Куотермасс робкому врачу, который
спрашивает у него, что будет дальше; когда коллега предупреждает его, что, если
он откроет люк разбившейся ракеты, космические путешественники внутри могут
сгореть, Куотермасс кричит на него: “Не говорите мне, что делать, а чего не
делать!"
Его отношение к Каруну такое же, как у биолога к хомяку или
макаке-резус. “С ним все в порядке, – говорит Куотермасс о впавшем в кататонию
Каруне, который сидит в чем-то, отдаленно напоминающем кресло дантиста, и
смотрит на мир глазами черными и мертвыми, как угли, вытащенные из ада. – Он
знает, что мы стараемся ему помочь”.
И все-таки именно Куотермасс побеждает в конце – пусть даже
благодаря слепой удаче. После того как чудовище уничтожено, Куотермасс грубо
отстраняет полицейского, который нерешительно говорит ему, что молился об
успехе. “С меня достаточно одного мира”, – говорит полицейский; Куотермасс не
обращает на него внимания.