Бролин говорит, что выпишет вексель, что он и делает, но
разгневанный поставщик требует наличных; и пока идет свадьба, они вполголоса
спорят в ванной. После торжества Лютц переворачивает вверх дном гостиную
Плохого Дома в поисках потерянных денег, которые теперь принадлежат ему и
являются для него единственным способом оплатить вексель, выданный поставщику,
По его запавшим покрасневшим глазам мы видим, что денег у него не больше, чем у
злополучного шурина. Это человек, стоящий на краю финансовой пропасти. Он
находит только след денег под диваном – пустую обертку с напечатанным на ней
“500$”. “Где они?” – восклицает Бролин, и голос его дрожит от гнева,
раздражения и страха. И в этот момент мы слышим ясный и четкий уотерфордский
звон – или, если хотите, единственную ноту истинной музыки в фильме, который во
всем остальном полная ерунда.
Все, что есть удачного в “Ужасе в Эмитивилле”, сосредоточено
в этой сцене. В ней демонстрируется то воздействие Плохого Дома, отрицать
которое не может никакой скептик: мало-помалу этот дом приводит Лютцев к финансовому
краху. Картину можно было бы назвать “Ужас уменьшающегося банковского счета”.
Это наиболее прозаический недостаток тех мест, где обычно разворачивается
история дома с привидениями: “Дом продается дешево, – с широкой улыбкой говорит
агент по продаже недвижимости. – Говорят, в нем водятся привидения”.
Что ж, дом Лютцы купили действительно дешево (есть в фильме
еще одна хорошая сцена, правда, слишком короткая, когда Кэти говорит мужу, что
станет первой, кто из всей ее большой католической семьи обзавелся собственным
домом. “Мы всегда снимали квартиры”, – говорит она), но в конце концов он
обходится им слишком дорого. В финале дом словно распадается на части. Окна
разбиваются, из щелей выползает густая черная масса, лестница, ведущая в
подвал, выгибается.., и зритель думает не о том, выберутся ли Лютцы живыми, а о
том, застрахован ли дом.
Этот фильм понятен и близок любой женщине, которая плакала,
когда засорился туалет или соседи сверху залили ее квартиру; любому мужчине,
который медленно закипал, когда сточные желоба обрушивались под тяжестью снега;
для любого ребенка, который прищемил дверью пальцы и ему кажется, что эта дверь
специально его подкараулила. По части ужасов “Эмитивилль” довольно скучен; пиво
тоже не отличается крепостью, но пить его можно.
"Ох уж эти вексели!” – вздохнула во время фильма
женщина, сидевшая рядом со мной.., но подозреваю, что думала она о собственных
векселях. Невозможно получить все сразу, но Розенберг по крайней мере
умудряется дать нам “квайану”
[119]
; и мне кажется, что главная причина
того, что зрители все-таки ходят на “Ужас в Эмитивилле”, в том, что за
банальной историей о привидениях скрывается рассказ о том, кто быстрее потерпит
финансовый крах.
Действительно, ох уж эти вексели.
5
А теперь – “политические” фильмы ужасов.
Мы уже упоминали несколько фильмов этой разновидности:
“Земля против летающих тарелок” и сигеловская версия “Вторжения похитителей
тел”; оба фильма вышли в 50-е годы. Кажется, все лучшие картины такого рода
относятся к этому периоду – хотя, возможно, все ходит по кругу: “Подмененный”,
который неожиданно получил широкое признание весной 1980 года, представляет
собой странную комбинацию истории о призраках и Уотергейта.
Если фильмы – это сны массовой культуры (один критик даже
назвал кино “сном с открытыми глазами”), а фильмы ужасов – ее кошмары, то
большинство фильмов этого жанра середины 50-х годов являются кошмарными снами о
ядерном уничтожении в результате политического катаклизма.
Из фильмов ужасов этого периода мы должны исключить те,
которые отражают страх перед технологической (так называемые фильмы “биг баг” –
“большой сбой”), а также ядерной катастрофой, такие как “Автоматика
безопасности” (Fail-Safe) и не очень интересная “Паника в год ноль” (Panic in
the Year Zero) Рэя Милларда. Эти фильмы не политические в том смысле, в каком
является политическим “Вторжение похитителей тел” Сигела; в нем зритель, если
захочет, может в образе зловещих стручков из космоса увидеть своего
политического врага.
Начало политическим фильмам ужасов обсуждаемого периода
положил, как мне представляется, фильм “Нечто” (The Thing) (1951), режиссер
Кристиан Найби и продюсер Ховард Хокс (можно заподозрить, что он приложил руку
и к режиссуре). В фильме снимались Маргарет Шеридан, Кеннет Тоби и Джеймс
Арнесс в роли пьющей человеческую кровь моркови с планеты X.
Кратко: полярный лагерь ученых и военных обнаруживает
сильное магнитное излучение, исходящее из района, куда недавно обрушился
метеоритный дождь; поле настолько сильное, что выводит из строя все электронные
приборы и приспособления. Камера, сконструированная так, что начинает снимать,
когда радиационный фон повышается, сделала снимки объекта, который на большой
скорости вращается и маневрирует – странное поведение для метеора.
Туда отправляется экспедиция и обнаруживает вмерзшую в лед
летающую тарелку. Горячая тарелка растопила лед и погрузилась в него; затем лед
снова замерз, и снаружи остался торчать только хвостовой стабилизатор. Ребята
из охраны, которые на протяжении всего фильма сами тормозят, как будто они сами
заморожены, уничтожают внеземной корабль из космоса в попытках термитом
вырезать его изо льда.
Однако обитателя корабля (Арнесс) удалось спасти и в ледяном
блоке перенести на исследовательскую станцию. Его помещают на склад и ставят
охрану. Один из охранников проникся к нему таким участием, что накрыл одеялом.
Несчастный! Звезды ему изменили, биоритмы замедлились, магнитные полюса
сознания временно поменялись местами? Одеяло с электрическим подогревом и
растапливает лед. Короткого замыкания при этом чудесным образом не происходит.
Тварь сбегает, и начинается потеха.
Через шестьдесят минут она кончается тем, что тварь
поджаривают на чем-то вроде электрического тротуара, изготовленного учеными.
Очень кстати оказавшийся на станции репортер сообщает благодарному миру о
первой победе землян над захватчиками из космоса, и фильм, подобно вышедшей
семь лет спустя “Капле” (The Slob), заканчивается не надписью “Конец”, а
вопросительным знаком.
"Тварь” – короткий фильм (Карлос Кларенс в
“Иллюстрированной истории фильмов ужасов” совершенно справедливо называет его
“интимным”), малобюджетный и явно снят с одного захода, как и “Люди-кошки”
Льютона. Подобно “Чужому”, который появится больше чем четверть века спустя,
“Тварь” базируется в основном на использовании клаустрофобии и ксенофобии; оба
этих чувства мы приберегаем для фильмов с мифическим, “волшебно-сказочным”
подтекстом
[120]
, но, как указывалось выше, лучшие фильмы ужасов затрагивают
не один уровень, и “Тварь” действует также и на уровне политических страхов.
Она в очень неприглядном свете выставляет “яйцеголовых” (и либералов “с
коленным рефлексом”; в начале пятидесятых между ними можно было поставить знак
равенства), впадающих в грех миротворчества.