– Да, пожалуй.
– Когда я попал в Шоушенк, все это оставалось в целости. Как
и теперь. Там, за этими стенами, живет человек, которого никто никогда не видел
в лицо. У него есть карточка социальной безопасности и водительские права,
полученные в Майне. А также свидетельство о рождении на имя Питера Стивенса.
Превосходное имя, не правда ли?
– Кто он? – спросил я. Похоже, я знал, что ответит Энди, но
не мог в это поверить.
– Я.
– Не станешь же ты говорить мне, что у тебя было достаточно
времени, чтобы получить фальшивые документы, пока над тобой трудились копы. Или
что ты оформил все это, находясь на судебном разбирательстве.
– Нет, этого я утверждать не стану. Мой друг Джим оформил
все за меня. Он начал действовать после того, как отклонили мою апелляцию.
Основные документы были в его руках до 1950 года.
– Он должен был быть тебе очень близким другом, – сказал я.
Не знаю, какой части из всего этого я поверил – всему,
половине или же вовсе ничему. Но денек был теплый, солнце ясно светило, и все
один черт – это была занимательная история.
– Ведь весь этот расклад на сто процентов нелегален.
– Он был близким другом. Мы вместе воевали. Франция,
Германия, оккупация. Он был хорошим другом. Он знал, что в этой стране сделать
фальшивые бумаги, хотя и не легально, легко и безопасно. Он взял мои денеги,
все налоги на которые были выплачены так тщательно, что IRS было просто не к
чему придраться. И вложил их на имя Питера Стивенса. Это было в 1950 и 1952
году. Сегодня по приблизительным расчетам там триста семьдесят тысяч долларов.
Наверное, у меня отвисла челюсть, потому что Энди улыбнулся,
глядя на меня.
– Если я не умру здесь, возможно, у меня будет семь или
восемь миллионов, «роллс-ройс» и все, чего я не пожелаю.
Ладонь его зачерпнула новую пригоршню камешков.
– Я надеюсь на лучшее, готовлюсь к худшему, и ничего, кроме
этого. Фальшивое имя предназначено для того, чтобы сохранить этот маленький
капитал. Просто я перестраховывался и заранее выносил свои пожитки из дому. Но,
к сожалению, я не знал, что ураган будет продолжаться так долго.
Я некоторое время молчал, пытаясь осознать, что этот
невысокий худощавый человек в сером тюремном костюме может обладать большей
суммой денег, чем комендант Нортон соберет за всю свою гнусную жизнь, даже если
вывернется наизнанку.
– Значит, ты не придуривался, когда говорил, что можешь
нанять адвоката. – Наконец вымолвил я. – За такие деньги можно пригласить
Клеринса Дерроу, или кто там сейчас самый крутой вместо него. Почему ты до сих
пор этого не делаешь? Ты бы вылетел из этой чертовой дыры как пуля.
– Не совсем так, – ответил Энди, слегка улыбаясь.
– Хороший адвокат вытащит Томми Вильямса из Кешмана и
заставит его говорить, хочет тот или нет. Твое дело возобновят, ты наймешь
частных сыщиков для поисков Элвуда Блейча и смешаешь эту суку Нортона с дерьмом.
Почему бы нет, Энди?
– Потому, что я сам себя перехитрил. Если я когда-нибудь
попробую наложить лапу на деньги Питера Стивенса, находясь здесь, я потеряю все
до цента. Это мог сделать Джим, однако он мертв. Видишь, в чем проблема?
Я видел: эти деньги так много могли дать Энди, но получалось
так, будто они принадлежат другому лицу. И если отрасль, в которую они вложены,
придет в убыток… Все, что остается Энди – наблюдать за курсом акций на
страницах «Пресс-геральд», будучи не в силах сделать хоть что-нибудь. Хреновое
положение, скажу я вам.
– И еще тебе кое-что скажу. Ред. В городке Бакстоне есть
скошенный луг. Ты же знаешь, где находится Бакстон?
Я знал.
– Вот и хорошо. В северном углу лужка расположен большой
камень, на котором выбито стихотворение Роберта Фроста. Около основания
большого камня расположено вкрапленное в него вулканическое стекло, которое до
сорок седьмого года было моим пресс-папье. Джим вставил этот камешек в большой
валун на лугу. Под ним лежит ключ от депозитного ящика в Портлендском банке.
– Ну и попал же ты в переделку, – сказал я. – Когда умер
твой друг, IRS вместе с исполнителем его завещания вскрыл все депозитные ящики.
Энди улыбнулся:
– Все не так плохо. Мы позаботились о такой возможности.
Ящик зарегистрирован на имя Питера Стивенса, и каждый год компания юристов,
являющаяся исполнителем завещания Джима, посылает в банк чек. Рента вносится
исправно. Питер Стивене находится в этой коробке, и рано или поздно он выйдет
наружу. Водительские права просрочены на шесть лет, потому что Джим умер шесть
лет назад, но ничего не стоит восстановить их за пять долларов. В коробочке
также расположены биржевые сертификаты и два десятка тысячедолларовых
облигаций. Я присвистнул.
– Питер Стивене надежно заперт в ящике портлендского банка,
а Энди Дюфресн еще более надежно заперт в Шоушенке. Вот ведь в чем проблема. А
ключ, которым можно открыть ящик с документами, деньгами и новой жизнью,
находится под черным стеклом на Бакстонском лугу. Скажу больше, Ред, последние
двадцать лет я с необычайным интересом проглядывал газеты, выискивая в них все
новости, касающиеся новых строительных проектов в Бакстоне. И в один прекрасный
день, подозреваю, мне придется прочитать, что через луг проложили магистраль
или начали строить там новый госпиталь или универмаг, похоронив мою новую жизнь
под десятью футами бетона.
– О боже, Энди, если все это так, как ты еще не сошел с ума?
Он улыбнулся:
– Все спокойно на западном фронте.
– Но возможно, через годы…
– Да, возможно. Но есть вероятность, что я окажусь на
свободе чуть раньше, чем этого хотят государство и Нортон. Я не могу позволить
себе ждать долго. Я думаю о Зихуантанезо и своем отеле. Это все, чего я теперь
хочу от жизни. Я не убивал Глена Квентина, и жену свою тоже не убивал, и этот
отель… не так уж многое из всего, что может хотеть человек. Купаться, загорать
и спать в комнате с открытыми окнами… не так уж это много. Естественное
человеческое желание.
Он отбросил свои камешки и продолжил, глядя мне в глаза,
довольно бесцеремонно:
– А знаешь, Ред, в этом месте мне непременно понадобится
человек, умеющий крутиться и доставать вещи.
Я долгое время думал об этом разговоре. И почему-то мне даже
не казалось абсурдным, что мы обсуждали такие проекты на вонючем тюремном дворе
под пристальными взглядами вооруженных до зубов ребят на вышках.
– Не могу, – ответил я. – Там я ничего не могу. Я привык к
своей несвободе. Здесь я человек, который может все – по крайней мере, многое.
Но там, на свободе, мои способности не будут нужны никому. И если ты хочешь
купить открытки или полировальные подушечки, у тебя всегда под рукой каталоги
любого крупного универмага. Здесь я выступаю в роли этого чертового каталога. А
там… просто непонятно, с чего начать. И непонятно, как.