– Это может сработать, – довольным голосом произнес кардинал, – верность горбуна брату известна всем, а жизнью он не дорожит.
– Да, в это поверят, – согласился и Реви, – конечно, понадобится вмешательство Церкви, но зато эти бешеные волки слова не скажут. Наоборот! Ха, – брат королевы был в восторге, – да они всем, кто посмеет возражать, головы поотгрызают. Нам и делать ничего не нужно.
– А что будет с Жаклин и ее сыном? – спросила заботливая Эжени.
– Жаклин на ладан дышит, вряд ли надолго переживет мужа, – утешил Реви, – а ребенок слишком мал. Не нужно, чтобы было слишком много смертей.
– Согласен, – подвел итог граф Койла, – пора расходиться. И помните, вам лучше исчезнуть из Мунта на какое-то время.
Послышался шум отодвигаемых стульев, и в это время Антуан Бэррот пинком распахнул дверцу.
Скиталец
Великий Орел! Сколько же в Тарре Старой Крови! Но им не отбиться, хотя с собой они утянут многих. Оресту тигры лишь на пользу. Теперь из Марты сделают уже не еретичку, а Преступившую. Еще бы... Взявшиеся из ниоткуда звери... Из ниоткуда? Или кто-то, как и ты, шел по следу этой мрази? Но ты хотя бы представлял, что и как станешь делать, а они, похоже, нет. Воистину, Счастливчик, ты не знаешь не только всех своих врагов, но и союзников. Кто же они? Ты увлекся Орестом и его заклятьями и не стал искать своих в толпе, а они были. Тигры... Сколько же тайн хранит Тарра, но сейчас не до них. Вдвоем против нескольких тысяч! Смело, но глупо...
Ты, кажется, заговорил об уме, Счастливчик? Об уме и осторожности. Очень мило с твоей стороны, на себя бы посмотрел. Забыл, что с тобой творилось, когда ты вернулся? А ты вспомни, как тебя рвало на куски, едва ты сходил на берег, как ты не мог шевельнуть хотя бы рукой, какие сны тебе снились...
Твой враг сбросил тебя со счетов, хоть и знал, что ты выжил, а ты взялся за старое. Ты опять по уши в арцийской грязи. Тебе мало, что ты снова жив и бродишь среди живых, можешь пить вино, целовать женщин, пускать в ход клинок, хотя можешь убивать и иначе. Взглядом. Словом. Прикосновением. Есть множество способов, но в тигра ты не превратишься, хотя вряд ли эти двое сделали это намеренно.
Намеренно или нет, но к бою они готовы, а убить Старую Кровь непросто, ты это испытал на своей шкуре.
А защитнички веры задумались. Еще бы, такие киски... Первые, кто полезут, познакомятся со своим Кастигатором раньше Марты. И ведь понимают, хоть и бесятся. Понимают и боятся, но это ненадолго. Кто-то одержимый или просто пьяный начнет, и понесется... А нет, так Орест подбавит толпе прыти.
Уже подбавляет! Конечно, если Марта с ее спутниками доберутся до храма, ему будет очень больно. Хорошо бы, чтоб его сожрали тигры, но такое лишь в хаонгских сказках бывает. Как же все эти клирики рвутся к власти, власти не духовной, а самой что ни на есть мирской. Вдохновенно врут о Конце Времен и последнем Грехе и... говорят правду, в которую не верят сами.
А Марта молодец. Пойти сквозь воющее зверье, не опуская глаз. Как же она похожа на отца... На отца и на Геро! Ты не смог спасти Шарля, Счастливчик, ты был далеко, да и сил тогда у тебя не хватало. А теперь хватает...
Все еще боятся, хотя Орест и старается вовсю. Сейчас площадь охватит безумие, но кардинал тоже рискует. Унять беснующуюся толпу потруднее, чем взбеленить. Ты зарываешься, Орест, зарываешься... А ведь начинал умно, ты не допустил ни одной ошибки, но Старую Кровь ты не предусмотрел. Ты разбудил спящих тигров, и теперь тебе лучше подумать о собственной шкуре, а не об охоте. Раньше ты был осторожен, но магия пьянит. Пора остановиться, а ты продолжаешь накачивать толпу ненавистью, толкая в тигриные когти. Ты захмелел не меньше, чем твоя паства, захмелел и потерял чувство меры.
Не спорю, ты ловко придумал. Орущие и лезущие вперед горожане – хорошее оружие. Надежное. На первый взгляд...
А как красиво можно ударить!
2892 год от В.И.
21-й день месяца Дракона.
Оргонда. Лиарэ
Только гордость Тагэре не позволила Марте закричать от ужаса и закрыть лицо руками. Она стояла, глядя прямо перед собой, чувствуя у ног живое тепло своих защитников. Мальвани... Она сразу поняла, кто пришел на выручку. Они с Сезаром никогда не принадлежали друг другу, но смерть их объединит. Страшная смерть... Если бы у нее был хотя бы кинжал. Она боится костра, но она выдержит. Она – Тагэре. Какие глаза у этой старухи. Белые, безумные. Сколько в них злобы. Что она им всем сделала? Святой Эрасти, что?! Сейчас бросятся. И первой эта ведьма... Женская ненависть еще страшнее мужской. Мужчины мстят за причиненное им зло, женщины за все несбывшееся. Но какая же она, Марта, дрянь! Она счастлива, что Сезар здесь, с ней, хотя он тоже умрет. Из-за нее и за нее. Стоят... Стоят, смотрят и боятся. Но надежды нет. Нет и быть не может.
Площадь закипала, как закипает масло в казане, наливаясь ненавистью. Скольких смогут убить Мальвани? Десяток, сотню? Две? Им не спастись, как было не спастись отцу и Эдмону. А Марк удрал... Хорошо бы, если б толпа прикончила и его. Потому что он недостоин жить и быть государем. Государи не отрекаются и не прячутся.
Все! По тому, как дернулась щека таращившейся на нее старухи, Марта поняла, что время вышло. Герцогиня подняла глаза к низкому серому небу, не прося и не молясь. У нее не было сил и дальше видеть уродливые морды тех, кто совсем недавно походил на людей. Марта стиснула зубы, готовясь к неизбежному. Еще один взгляд в молчащее небо, и она будет готова...
– Стоять! – раздавшийся голос был холоден и суров, как зимнее море. Напирающие друг на друга фанатики, намеревавшиеся отворить себе дорогу в царствие небесное чужой кровью, сначала остановились, словно налетев на невидимую стену, а затем медленно и неохотно стали отступать. Марта со вздохом уронила руки, один из тигров с глухим ворчанием лег у ее ног, другой остался стоять, все еще охаживая себя хвостом по бокам. Но площадь смотрела не на них, а на седого человека в простом темном платье, словно бы вышедшего из пламени костра и вставшего его между ним и обреченными. Окинув яркими голубыми глазами ворочающуюся толпу, незнакомец произнес негромко, но властно:
– Орест, Предстоятель ордена антонианцев, выходи, я жду тебя.
Все замерло, только трещало пламя. Предстоятель был в храме. Его и голубоглазого незнакомца разделяли стены, двери, тысячи людских голов, Орест не мог услышать...
– Орест. Я жду!
И не подвластный ни королям, ни конклаву глава антонианцев вышел из украшенных изображениями Стрел и Плюща дверей и медленно и тяжело, изо всей силы опираясь на посох, направился к тому, кто его звал. Лавочники, мастеровые, фанатики, игроки, моряки, шлюхи, бражники затаили дыханье. Орест шел против воли, по искаженному яростью и страхом лицу струился пот, рука судорожно сжимала посох, с силой ставя его на булыжники мостовой в тщетной надежде остановиться, задержаться, не делать следующего шага. Но неведомая сила тянула клирика туда, где, выставив вперед ногу в видавшем виды черном сапоге, стоял некто с седыми волосами и бледным молодым лицом. Незнакомец ничего не делал, просто молчал, скрестив руки на украшенной странной черно-зеленой цепью груди, и ждал. Он был красив, этот пришелец, со своими огромными голубыми глазами, надменно глядевшими из-под безупречных темных бровей; в его позе не было ни угрозы, ни хотя бы волнения, и именно поэтому он был страшен, как бывает страшен сверкающий айсберг, возникающий перед носом обреченного корабля.