— В конце концов, все не так уж плохо, — вкрадчивый голос сзади заставил девушку вздрогнуть. По этикету она не должна была оглядываться, но ей мучительно захотелось узнать, кто из нобилей, пусть шепотом, посмел нарушить траурную церемонию. Впрочем, раньше Илане и самой частенько доводилось перешептываться под храмовыми сводами. Видимо, и неизвестные собеседники больше думали о живых, чем о мертвых. Помимо воли Ланка жадно вслушалась в чужой шепот.
— Вряд ли Аррой останется здесь, — хрипловатый голос выражал сдержанные сомнения, — ему наши горы не нужны.
— Жаль, салический закон не позволяет царствовать женщине, — обладатель бархатного баритона казался искренне расстроенным.
— Но королева еще может родить….
— Если успеет. Вам не кажется, что здесь умирают достаточно быстро. Да и потом… Ребенок тарскийской девчонки должен не только родиться, но и вырасти. Марко немолод, и я не хочу, чтобы мной правил граф Гардани.
— По-вашему, лучше эландцы?
— Нет, не лучше. Но, любезный друг, давайте помолчим, на нас уже начинают поглядывать…
Илана все же оглянулась, но говоривших так и не увидела. Тем не менее их беседа направила мысли девушки в непривычную сторону. Принцесса, разумеется, знала правила престолонаследия, но для нее они были чем-то неимоверно далеким и ненужным. Женщины не могли наследовать трон Волингов, к тому же она даже не была старшим ребенком. Зато сейчас осталась единственным. И все равно не имела права на корону!
Если мужская линия пресекается, наследником становится ближайший родственник мужского пола или же его потомство, а таковым являлся Рене — не только брат покойной королевы и внучатый племянник одного из знаменитейших таянских властителей Зенона Долгого, но и Волинг. Волинг до мозга костей… Если бы она могла сказать то же самое про себя.
Когда Ямборы заставили с собой считаться половину Арции, умники из Академии раскопали «неопровержимые доказательства» их происхождения от легендарного властителя древности, но Илана предпочла бы, чтоб сначала появились доказательства этого родства, а потом уж горное золото, за которое можно купить все, что угодно. В том числе и предков. Быть Волингом — значит иметь неоспоримые права повелевать. Зато тарскийка Герика могла наследовать отцу, потому что Годои не были Волингами, и древний родовой запрет их не касался…
«…ибо пришли мы из праха и в прах возвращаемся. И юдоль земная — лишь пристанище временное, и всем предначертано покинуть ее. И нет греха тяжеле, нежели скорбеть по ушедшим, ибо все случается по воле Творца — и рождение, и смерть…» — Рене с трудом сдерживал идущее от чистого сердца желание вколотить эти лживые и неумные слова в жирную глотку епископа Коатского и Никрийского.
Как можно верить, что Творец всеблаг и всемогущ, если он допускает, что самое лучшее и самое чистое гибнет, а подлость и предательство торжествует?! Аррой готов был признать, что они проиграли хитрому и искушенному в интриге врагу, но соглашаться с тем, что все произошло «по воле Творца» и что он, Шандер, полуживая Герика, все пришедшие в храм таянцы свершают тяжелейший грех, оплакивая Стефана, в это адмирал поверить не мог. А если бы поверил, то остаток своей жизни бросил на то, чтоб сокрушить Церковь, вынуждающую пресмыкаться перед силой, запрещающей любить. Ибо что есть запрет на скорбь по потерянным навеки дорогим, как не запрет любви?!
Рене вдохнул запах траурных курений, живо напоминавший ему узкие, белые улочки Эр-Атэва, где торговали лучшими благовониями, и черные, хищные корабли атэвских корсаров, подстерегавшие зазевавшиеся арцийские суда. Скольких атэвов отправил на дно Счастливчик Рене! Сколько раз проскакивал между двух рифов, выходил победителем в схватках со шквалами и стаями хищных кэргор.
[86]
Адмирал видел смерть и убивал сам, но до этого проклятого лета не испытывал ненависти. Враг для него был в одной цене со стихией — надо победить, если уж нельзя обойти или обмануть, но ненавидеть скалы, туман или ветер глупо. Теперь он ненавидел. Потому что любил. Потому что не смог защитить.
Он никогда не забудет утро их с Шандером возвращения в Высокий Замок. Растерянное лицо обычно уверенного во всем Лукиана, пустые глаза Герики, отчаянные крики Преданного, с большим трудом водворенного в зверинец, затоптанные и переломанные кусты роз у Полуденных ворот… Проклятая память, как песок воду, вбирала в себя то, что должно было превратиться в неизбывную, постоянную пытку. В боль, которую придется тащить на горбу и скрывать до конца своих дней, Проклятый ведает, сколько их, этих дней, еще осталось…
Рене не смотрел на принцессу Таяны Анну-Илану, он о ней просто забыл, забыл сразу же, как провел на причитающееся ей отныне место. Какая-то часть сознания герцога заставляла его делать все, что нужно, тем более что Марко, внезапно став совсем больным и старым, просто не понимал, о чем его спрашивают. Всем занимались они с Шани. Гардани держался молодцом, но темные круги вокруг запавших глаз говорили о том, чего ему стоит это спокойствие.
Счастье еще, что жила на Лисьей улице маленькая колдунья, а в Закатной башне рыдала, сжавшись в комок, Белка. Шандер был из тех, кто живет во имя кого-то, останься он совсем один…
Ароматный дым тянулся вверх, исчезая в открытом над алтарем купольном окне. Жаркая духота храма, надоедливый голос Тиберия, вздыхающая и ворочающаяся толпа. Тиберий — ничтожество. Если бы его назначили кардиналом, он бы пережил всех, потому что таких самовлюбленных, напыщенных кабанов не убивают. Они не опасны, К счастью, Феликс — друг и воин. Он не оставит Таяну без поддержки, новый кардинал ДОЛЖЕН стать верным соратником, тем более что Архипастырь и сам ходит сейчас по лезвию бритвы. Как и его покойный предшественник. Жаль, они так и не увиделись с Филиппом, хотя и хотели этого. Филипп умел выбирать соратников — Феликс, Парамон…
Не случайно сюда был прислан именно он, а не надутый индюк вроде Тиберия. Легату Архипастыря и в голову не пришло рассказать кому бы то ни было о том, что случилось в Кантиске на самом деле. Глядя в глаза королю и королеве чистым и ясным взором, толстенький монах поведал лишь о скоропостижной смерти Архипастыря, о том, что преемник его известен, но по канонам до официального решения Конклава, который должен состояться в двадцать третий день месяца Лебедя, он, Парамон, не вправе назвать имя. Новый же кардинал может быть назначен лишь с благословения нового Архипастыря, так что таянцам придется еще немного подождать.
Вряд ли кто-то из присутствовавших на приеме нобилей догадался, что имя Архипастыря не Амброзий, а Феликс. И незачем им это знать раньше времени…
Сзади что-то глухо ударилось об пол, раздался приглушенный шум — видимо, кому-то стало плохо. До равноапостольной Циалы в иглециях люди сидели, но святая решила, что в Доме Творца должно стоять. С тех пор, особенно в жару, из храмов постоянно кого-нибудь выносили. Вот и теперь… Рене непроизвольно пожал плечами: вряд ли Творец столь мелочен, чтоб заставлять больных людей стоять в духоте целыми орами. Он, Рене, хвала Великим Братьям, пока здоров и силен, но даже ему выдержать службу от и до… Стефан, кстати говоря, вряд ли согласился бы с тем, что из-за него мучаются люди.